вердикт он. — Почему так думаешь?

— Я все же тебя знаю, знаю все выражения твоего лица. Полвека вместе — это не шутка.

— Не могу себе представить, что завтра семьдесят. Когда я был совсем молодым, то был уверен, что этого никогда не случится. Нет, в теории я понимал, что однажды, если доживу, стукнет столько и даже больше. Но это тогда казалось так далеко, до этого дня было так долго, что практически означало, что не произойдет никогда. А вот случилось.

— Скажи, а ты бы хотел начать все сначала? — задумчиво спросил Нежельский.

— Очень. Так много красивых женщин, с которыми еще не спал, так много книг, которых так и не удосужился прочитать.

— И это все на чем основано твое желание?

Каманин засмеялся.

— А ты полагал, что я должен был ответить, что за отведенное мне время я так и не познал истину и мне требуется еще одна для этого жизнь.

— Честно говоря, такой ответ меня бы не удивил.

Каманин сел на поваленное дерево и стал смотреть на исчезающее за лесом солнце.

— Садись рядом, Ваня, полюбуемся на эту красоту.

Нежельский примостился рядом с Каманиным.

— Скажи, Ванечка, а ты задумывался, а что такое поиск истины? Чего мы конкретно ищем и как должна она выглядеть? Это некое предложение, состоящее из пяти или десяти сокровенных слов или математическая формула, объясняющая сразу все или какой-то визуальный образ? Или вообще нечто такое, что мы и вообразить не можем? Но если нам неизвестно, как выглядит истина, в таком случае, что же мы ищем столько времени?

— Не знаю, Феликс, по-моему, никто не сможет внятно ответить на эти вопросы. Но возникает вопрос: что же в таком случае есть истина, если мы даже отдаленно не в состоянии понять, что это такое?

— А откуда мне знать, — пожал плечами Каманин. — Я все больше склоняюсь к мысли, что сознательно так сделано, что человеку не дано ее познать. Искать, пожалуйста, сколько хочешь, а найти нельзя.

— Но получается, что это полная бессмыслица! — воскликнул Нежельский.

— Совсем нет. Бессмыслица — это все наши смыслы, а бессмыслица — это то, что нам следует обрести. Она нас освобождает от стольких наших заблуждений, что мы должны ей низко кланяться в ноги. Неужели, Ваня, ты не понимаешь простой вещи, что ты за всю жизнь не произвел ни одной правильной мысли.

— По-твоему я прожил жизнь напрасно.

— Напрасно прожить нельзя, иначе тебе бы не позволили родиться. Просто тобой воспользовались ради неведомых тебе целей.

— Ты еще так никогда не говорил, Феликс. Ты всегда пытался вывести какую-то формулу, формулировку.

— Мало ли каких глупостей я не совершал. На самом деле, меня сейчас интересует несколько другое.

— Что же именно?

— Пойдем, дальше, а то засиделись, — предложил Каманин.

Они снова зашагали вдоль кромки воды.

— Ты, как и я, отец. Что такое родительская любовь? — спросил Каманин. — Ответь не как думаешь, а как чувствуешь.

Нежельский довольно долго молчал.

— Если ради своего ребенка готов пожертвовать чем-то таким, что для тебя имеет непреложную ценность, значит, в тебе есть родительская любовь, — произнес Нежельский.

Каманин долгим взглядом посмотрел на старого друга.

— Я сказал что-то не то, — забеспокоился Нежельский.

— Ты сказал то, о чем я думаю, — ответил Каманин.

— Но почему у тебя возникли такие мысли?

— Извини, Ваня, но в данную минуту я не готов поведать тебе об этом.

— Как пожелаешь, — сухо произнес Нежельский. — В молодости у нас не было тайн друг от друга.

Каманин, соглашаясь, кивнул головой.

— Это так, только в молодости все было легче. Нас ничего не останавливало, и это было так замечательно! Это и была настоящая свобода. Мы не боялись ни говорить, что думали, ни делать, что хотели.

— А теперь?

— Ты сам знаешь, что теперь и чем это все кончается. Мы стали крайне осторожными, все боимся довести до логического завершения.

Нежельский вдруг резко остановился.

— Ты говоришь о моей попытке самоубийства. Ты не веришь, что я не разыгрывал эту сцену, что я в самом деле хотел свести счета с жизнью.

— Так ли это важно во что я верю?

— Мне — важно.

— Тебе надо было освободиться от ужасного напряжения. И ты сам не знаешь, это было действительно самоубийство или его инсценировка? Ты не мог решить этот вопрос до самого последнего мгновения. И не решил до сих пор. Более того, никогда не решишь. Главное, ты достиг своей цели, а все остальное второстепенно.

— Я не хочу, чтобы ты меня утешал.

— И напрасно. Утешение тоже необходимо человеку. Все чувства, которые есть в природе, ему нужны. И надо ими пользоваться.

— Даже ненавистью, злобой, жестокостью?

— И ими — тоже. Мы не можем без них, они рождаются в нас непроизвольно.

— Но это же ужасно, Феликс!

Каманин взглянул на старого друга.

— Почему же, ужасно. В нас эти чувства есть, но мы с тобой мирно беседуем, не боимся, что накинемся друг на друга с кулаками. Любое чувство, которое нас заложено, можно блокировать и даже вообще удалить из сознания. Но для этого надо это чувство осознать и проникнуться желанием это сделать. Мы же поступаем наоборот, культивируем свои чувства. И что самое плохое, чаще всего бессознательно.

— Помнишь, если Бога нет, то все дозволено, — сказал Нежельский.

— Глупости это, Ваня, если Бог есть, то он везде и во всем. Иначе Он просто не нужен. Но он не может не быть. Просто он предоставляет нам широкий диапазон возможностей.

— Но тогда получается, что Бог ни на что не влияет?

— Он влияет на все, но в каждом отдельном случае по-разному. Все зависит от конкретных обстоятельств и людей. Одни люди ищут Бога внутри себя, а другие не ищут, даже если и верят в Него. Вот Николай сейчас Его ищет, мучительно, борясь с привычными представлениями о Нем. Не уверен, что их поборет, но я все