— Что такое? — спросил Каманин, заметив ее жест.

— Сто сорок на девяносто, — ответила Мария. — Такого высокого давления у тебя еще не было. Сейчас дам тебе таблетку, а пока сядь, пожалуйста, на кровать.

Каманин послушно сел. Мария протянула ему таблетку и бокал воды. Он выпил лекарство.

— Делай, что я тебе скажу, — произнесла она. — Во-первых, расслабься и прикрой глаза. Старайся по возможности ни о чем не думать.

— Это сложно, — возразил Каманин.

— Прошу тебя, не спорь. Затем сделай глубокий вдох, но не грудью, а животом. И считай до пяти.

Каманин послушно стал выполнять все рекомендации. Мария внимательно следила за его лицом, точнее, за его цветом. Сначала оно было очень красным, но постепенно стало бледнеть, приобретать обычную окраску.

— Лучше? — спросила она.

— Да, — кивнул головой Каманин. — Что это было?

— Гипертонический криз.

— Я мог умереть.

Мария несколько мгновений колебалась с ответом.

— Вполне, многие так и кончают свою жизнь. Это всегда опасно.

— Но опасность прошла?

— Да, — подтвердила Мария. — Можешь лечь, только умоляю, не волнуйся. Это крайне вредно.

— Постараюсь. — Каманин лег и закрыл глаза.

Некоторое время в номере царила тишина: Каманин лежал с закрытыми глазами, Мария сидела рядом с ним и наблюдала за его состоянием.

Неожиданно Каманин открыл глаза и посмотрел на свою сиделку.

— Мне кажется, стало совсем хорошо, — сообщил он. — Смерть на время отступила.

— Еще неизвестно, — проворчала Мария. — Сейчас измерим давление. Протягивай руку.

Манометр заурчал и выдал результат.

— Да, давление снизилось, сто десять на семьдесят. Но тебе все равно надо полежать.

— Я полежу. — Каманин снова лег.

Мария склонилась над ним.

— Если можешь рассказать мне, что предшествовала этому кризу, то рассказывай. Если нет, просто лежи и молчи.

— Я смогу. Я имел разговор с Ростиславом. Он мне сообщил о принятом им важном решении.

— Что за решение?

Каманин пересказал свой разговор с сыном.

— Получается, он все ставит на кон! — воскликнула Мария.

— Именно так и получается. Он решил рискнуть всем.

Мария несколько секунд пребывала в задумчивости.

— Ты его отговаривал?

— Нет. Сначала хотел, но затем понял, что не могу, не имею право. Для него это решение выстраданное, возможно, самое главное в жизни. Очень мало людей способных на такие поступки, для абсолютного большинства главная задача найти способ для приспособления. Это страшная управляемая масса, готовая на любые преступления. И ею кто-то должен противостоять, иначе она в конечном счете уничтожит саму себя.

— Но он твой сын, Феликс… — тихо напомнила Мария.

— В этом-то все и дело. — Каманин снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Я всегда считал, что Ростислав — самый лучший из моих детей. Может быть, не самый талантливый, это все же Николай, но он обладает тем, чего не хватает остальным — стальным каркасом. Он не в состоянии мириться с мировой мерзостью. Я это еще заметил в его детстве, он всегда выступал против несправедливости.

— Но как он будет жить в этих условиях, — снова тихо произнесла Мария. — Он же не один, у него жена, дети. Что станет с ними?

— Об этом я думаю постоянно. Я тоже принял решение, свое решение.

— Можно узнать, какое?

— Я тебе непременно скажу о нем. Но не сейчас, попозже. Я должен с ним как-то примириться.

— Хорошо, я подожду. Только умоляю, не нервничай, видишь, как сразу же подскакивает давление.

— Постараюсь быть предельно спокойным. Теперь для меня это становится жизненно необходимым.

— Вот и хорошо. Ничуть не сомневаюсь, что твое решение пойдет всем на пользу.

Каманин посмотрел на Марию и отвернулся к стене.

92

Ужин прошел на редкость спокойно. Собрались все, включая Нежельского и Николая. Каманин за ними наблюдал больше, чем за остальными. Но оба вели себя спокойно, Николай не только съел свою порцию, но даже отпил из бокала несколько глотков вина. Это успокоило Каманина, по крайней мере, с Николаем сегодня ночью не случится голодный обморок. А это вполне возможно, достаточно посмотреть на его изможденный вид. Не трудно предположить, как мало он ел все последнее время.

Они встретились глазами, но на лице сына не дрогнул ни один мускул, он посмотрел на отца, как смотрят на постороннего человека.

А вот Нежельский ел с большим аппетитом, было заметно, как сильно он проголодался. Он иногда посматривал на Каманина, но тут же его внимание снова поглощала тарелка. Он уже ничем не напоминал человека, который еще утром замышлял самоубийство. Каманин невольно подумал, насколько же люди переменчивы в своих намерениях, желаниях, мыслях, как легко переходят от одного состояния к другому. Все же главное в них — это эмоции, они сильней всего влияют на поведение.

Ладно, об Иване можно пока не беспокоиться, он явно не настроен на повторение попытки суицида, отметил Каманин. Но все равно после ужина надо с ним поговорить. Им давно пора это сделать, все последние годы они избегали такой возможности, устранились от обсуждения важных и принципиальных тем. А ведь раньше только об этом и говорили.

Беспокоила Каманина и Анастасия Владимировна. Но она вела себя тихо, ни на кого не смотрела, ни с кем не вступала в разговор, не считая Антона. Да и то, насколько мог судить Каманин, их общение сводилось исключительно к еде; она предлагала ему отведать то или иное блюдо, он, разумеется, соглашался, она клала ему еду на тарелку. Сам же Антон выглядел очень хмурым, демонстративно ни на кого не глядел. Впрочем, возможно, в данный момент его никто и не интересовал, достаточно было понаблюдать, с какой энергией перемалывали его челюсти пищу.

Мазуревичуте сидела вместе со всеми, но у Каманина, глядя на нее, возникало ощущение, что она незримо отделена от всех остальных сотрапезников. Она ела одновременно с большим изяществом и с большим аппетитом,