мог найти себе место, он отдавал себя отчет, что в его душе царит смятение. Когда он ехал в этот замок, то ни в чем не сомневался. Но он забыл, какой разрушительной силой обладает его отец. Он способен разбить любые самые твердые аргументы, любую самую твердокаменную позицию. Он не должен был приезжать сюда, ему следовало прямой дорогой отправиться в обитель. И сейчас он бы спокойно сидел в своей келье, ни о чем особенно не думая, не мучась от неуверенности в самом себе.

А эти мучения были очень серьезными, они переворачивали все в нем — от сознания до телесных желаний. В какой-то момент он запретил себе думать о вкусной еде, о красивых женщинах, о пленительной музыке. И ему стало казаться, что все у него получается, все эти дьявольские искушения перестали его искушать. А едва стоило ему поговорить с отцом, как они тут же набросились на него, как изголодавшиеся псы. Он без конца думал о женщинах, еде и музыке. Эти мысли доводили его то до отчаяния, то до бешенства, он не знал, как от них избавиться, потому что в глубине души этого не желал. И это еще сильней накаляло его внутреннее пространство.

В какой-то момент он ощущал, что ненавидит отца, он источник и причина всех его бед, он похитил у него уверенность в правильности избранного пути, бросил в бездну самых жестоких сомнений, которые, как хищный изголодавшийся зверь, раздирает его на части. Ну, что он за человек, всю жизнь разбивает, словно хрупкие сосуды, чужие надежды и веру. Он, Николай, еще два дня назад был убежден, что его жизнь до последнего вздоха полностью определена, он будет замаливать, искупать совершенный грех. А теперь оказывается, что это и не грех, а что-то иное, что-то, что то ли не требует искупления, то ли требует, но как-то совсем иначе. А вот как?

Если бы наставник проведал об обуреваемых его мыслей, он бы осудил их самым резким образом, если бы даже не проклял. Для него это происки неизменные дьявола. И он, Николай, еще совсем недавно с этим бы согласился. Но ведь в образе дьявола выступает его отец. А ему точно известно, что он не дьявол, что, возможно, он ближе к Богу, чем некоторых церковники. Хотя его Бог совсем не похож на их Бога, более того, эти два Бога просто несовместимы между собой.

Николай вдруг почувствовал что-то вроде испуга: как это можно думать о существовании двух Богов. Это же самое настоящее святотатство, за такие мысли наставник наложил бы на него суровую епитимью. Или какое-нибудь другое наказание, он вообще часто к ним прибегает. Но его рядом нет, поэтому он, Николай, может мыслить беспрепятственно обо всем. Вот только должен ли он это делать? И вообще, что он должен делать в нынешних обстоятельствах? А ведь когда он покинет замок, ему придется принимать окончательное решение, которое определит всю дальнейшую его жизнь.

Николаю вдруг нестерпимо захотелось с кем-нибудь поговорить. В последнее время такое желание его не посещало, разве что беседовать с наставником. Впрочем, сейчас он не был до конца в этом убежден, возможно, он просто его подавлял в себе. Но сейчас он решил этого не делать, мысли и чувства его переполняли в такой степени, что требовали на кого-нибудь излиться.

Отца он сразу отверг; сейчас он не готов к разговору с ним. Все остальные обитатели замка для него чужие люди. Разумеется, кроме Майи. С его стороны было большой ошибкой, что в последние годы он мало общался с сестрой. Честно говоря, ему было с ней не очень интересно, уж слишком по-разному мыслили они. В какой-то момент они стали удаляться друг от друга, и с годами это удаление только возрастало. Может быть, теперь настало время попробовать снова сблизиться?

Майя находилась в своем номере, по ее виду можно было догадаться, что она скучает. При виде брата она удивилась.

— Ты, Коля?

— Не ожидала?

— Нет. Ты постоянно один. Мне кажется, тебе никто другой и не нужен.

— Если честно, я сам так думал.

— А теперь?

— Сомневаюсь.

— Что-то случилось? — встрепенулась Майя и пристально посмотрела на брата.

— Да, — кивнул он головой. — Я поговорил с отцом.

— А, — протянула она. — Понятно.

— Что тебе понятно?

— Что ты поговорил с отцом, и он все в тебе перевернул. Разве не так?

— Так, — признался Николай.

— И что теперь?

— Не знаю.

— Мама называла нашего папу человеком, порождающим сомнения в том, в чем никто не сомневается.

— Да? — удивился Николай. — Не слышал.

— Она несколько раз мне это говорила.

— Странно, что мне ни разу, — задумчиво протянул Николай. — Как ты думаешь, она была с ним счастлива?

— Да.

— Уверенна?

— Я видела. Когда я вошла в пубертатный возраст, то стала интересоваться, сам понимаешь, какими вопросами. И я стала наблюдать за родителями. Особенно, когда они выходили из спальни. У мамы всегда было счастливое выражение лица.

— Вот не знал, что ты наблюдала за этим, — покачал головой Николай.

Майя усмехнулась.

— Мне очень интересовало тогда, как они занимаются сексом. — Она посмотрела на брата. — А с тобой можно о сексе говорить?

— Сейчас можно, я еще не принял постриг.

— А потом будет нельзя?

— Нет.

— И как же ты будешь? Я о сексе думаю каждые пять минут. А может и чаще. Надо для интереса засечь.

— Можно научиться не думать о сексе. Есть специальные методики.

— И они работают?

— Я пока их еще по-настоящему не опробовал.

— Мне кажется, это очень скучно не думать о сексе.

— Когда думаешь о Боге, о многом забываешь.

— А может тогда лучше не думать о Боге, чтобы не забывать? Я хочу думать не о Боге, а своих детях. А без секса они как-то редко получаются. Мне известен всего один случай. Ты бы тоже подумал о детях. Мама очень хотела внуков, причем, твоих больше, чем моих.

— Откуда ты знаешь?

— Когда она заболела, то мы много с ней разговаривали.