Шрифт:
Закладка:
– Шаманка! Милая, родненькая! Помоги! У-у-у! Мой сынок! Мой бедный сынок!
Было раннее утро, и их крики наверняка перебудили бо́льшую часть города, в том числе и гончара, который выскочил в мятой рубашке, штанах, комнатных тапочках и с всклокоченными волосами.
– Что здесь? Что случилось? – В панике он подскочил к двери, теряя по дороге тапок. – Ох, Энна! Что с твоим сыном?!
– Дайте его мне, – спокойно сказала Аури и протянула руки, чтобы забрать воющего от боли мальчугана. – Идемте внутрь.
– Шаманка, милая! – продолжала причитать женщина. – Помоги, помоги! Ты поможешь? Ох, мой сынок!
Йен закрыл дверь, и теперь вопли матери и сына было почти не слышно снаружи, зато в мастерской от них звенела глиняная посуда.
Нае сразу же расчистил место на рабочем столе, как привык это делать на границе, где Аури часто лечила раненых. Хан бросил быстрый взгляд на ребенка, поморщился и ушел искать вещи, которые могли понадобиться для лечения. А Вариан помогал Аури осторожно удерживать мальчика, чтобы она могла осмотреть его раны. Дрожащие руки подростка пытались прикрыть лицо и шею, но были зафиксированы рыжим юношей, и тогда все увидели страшный ожог на половину лица и шеи, тянущийся под одежду до самого плеча и середины груди. Кожа покраснела, покрылась волдырями и, казалось, вот-вот может лопнуть. Аури стала быстро накладывать одну за другой лечащие печати, пока прямо на глазах волдыри не начали пропадать, а кожа светлеть.
Пришел Хан и принес смоченные в холодной воде кусочки ткани. Один приложили к горячему лбу мальчика, а остальные – на всю область ожога. Хотя печати сняли воспаление и успокоили боль, понадобится время для полного выздоровления, а сейчас она все еще была горячей и припухшей. Возможно, у мальчика даже останется шрам в виде пятна.
Поджав губы, Йен теребил сережку и тревожно смотрел то на всхлипывающего и постепенно проваливающегося в лечебный сон мальчика, то на его мать, вцепившуюся в рукав Аури и проливающую слезы благодарности.
– Как так получилось? – спросил мужчина.
– Мой мальчик... – Вытирая зажатым в одной руке платком слезы и сопли и не желая выпускать из другой одежду спасительницы ее чада, Энна покачала головой. – Не знаю... Напасть какая-то. И ведь кастрюля далеко стояла, и он-то у меня уже большой – не стал бы к ней лезть! Как я перепугалась! Боги, как я перепугалась! – Она вскрикнула и закрыла лицо руками, а потом в гневе выплюнула: – Это все та тварь никак не успокоится! Это все она, проклятая! Это она моего сыночка...
Снова залившись слезами, женщина через некоторое время высморкалась, сунула платок в карман и рухнула на стул возле спящего на столе ребенка. Взяв его за руку, она поцеловала сжатые в кулак пальчики и потерлась о них щекой.
– Спасибо тебе, добрая девица! Век помнить буду, в храме Покровителей за тебя помолюсь и четырех богов каждый день буду просить, чтобы тебя оберегали.
– Ничего, – улыбнулась Аури, нежно поглаживая голову мальчика и поправляя мокрые тряпицы на его шее. – Это все пустяки. Главное, что теперь у вашего сына ничего не болит. Сейчас он крепко спит и проснется только через несколько часов. Я дам вам мазь. Помажете ее пару дней – и все пройдет.
Энна закивала, схватила Аури за руку и снова принялась благодарить. Шаманке было неловко, но она понимала, какой стресс пережила бедная женщина, поэтому только кивала и ласково улыбалась, желая ее успокоить.
Найт посмотрел на мальчика, половина лица которого была накрыта мокрой тканью. Кипяток чудом не задел его глаз. Вспомнив слова Энны, Покровитель спросил:
– Вы сказали, что кастрюля стояла далеко?
– Да, далеко! – воскликнула женщина. – Она никак сама бы не опрокинулась. Это все та тварь! Я уверена: это она моего сына со свету сжить хотела!
– А тварь – это...
– Оборотень! – зло бросила женщина. – Это мерзкое отродье уже много дней наш город изводит, все никак от него не избавимся. Людей калечит, на детей вон покушается. Посмотрите, люди добрые, что творится! А ты ведь не верил, Йен, все говорил, что это случайности! А никакие не случайности! Вот что оно с моим сыночком сделало!
Она вновь так сильно разволновалась, что Аури стала поглаживать не только голову ее сына, но и ее плечо. А заодно незаметно наложила на женщину печать Ясного ума.
– Вы уверены, что это оборотень? – спросила шаманка.
– Кто ж еще!
– Вы его видели?
Поджав губы, Энна покачала головой.
– Нет, не видела.
– А кто-то еще? Много вообще в Тинном людей?
– Шестьдесят семь человек. Нас совсем немного осталось. Вы же слышали, что про город-то наш сочиняют? Что болото у нас людей в трясину затягивает, что вымерли мы уже тут все. Место плохое, погода гадкая, вечно сыро, солнце раз в неделю светит. Вот и посбегали все в другие города искать лучшей жизни. Да еще и оползни. Некоторые дома рухнули, а две семьи и вовсе вместе с ними – спали, выбежать не успели... – Вздохнув и помяв в руках край своего фартука, она продолжила: – Градоначальник наш – хороший человек. Только его силами и деньгами город еще держится. Но люди все равно уезжают, а новые... Да какой дурак к нам поселится? Мы люди все небогатые, нам переезжать дорого будет. Вот и получается, что только старики, бедные семьи да вот, как Йен, ремесленники остались. И еще таверна осталась. Мы одни в ней по праздникам только и гуляем, а так туда никто и не ходит.
– А как же этот... оборотень? – спросил Найт.
– Это все накаркали гады из других городов, вот оно у нас и поселилось! – возмущенно всплеснула руками женщина. – Жили себе спокойно, никого не трогали, а тут... Самая настоящая темная тварь!
Энна посмотрела на шаманку, взгляд шоколадных глаз которой был ласковым и спокойным: так она обычно смотрела на всех своих пациентов. Вообще удивительно, как в этой девушке уживалась и жестокость, с которой она убивала врагов, и нежность, о которой знали только близкие люди. Потом Энна перевела взгляд на Нае, на Вариана и, наконец,
