Шрифт:
Закладка:
– Мальчики, я хочу, чтобы вы мне хоть что-нибудь сказали.
– Да.
– Конечно.
– Этого достаточно. Хотите печенья? Это «Мадлен».
Вот так. Угадал я с Прустом.
Так мы и просидели у нее всю ночь, почти до самого рассвета, и, честное слово, почти ничего не говорили.
Простил ли я Алеся? Да, конечно, я его простил. В этой жизни всех надо прощать.
Глава 16. И повесили его
Да, значит, был у мамки родич, дай бог памяти, не то троюродный, не то дальше, жил в Киеве. Она его и видела-то на похоронах только, а всю историю узнала от его женушки.
Милая такая была девчушка, глазки-пуговички, розовый ротик. Немножко с ума сошла, но это ничего.
Сам он вроде Саня был. Этот Саня, когда люди стали делить нашу огромную страну, тоже захотел себе кусочек. Отжимал заводы-пароходы с бравыми ребятками вместе. Жил – не тужил, не то что в Египты гонял, аж до Ниццы добрался, до Ибицы. Завтракал черной икрой, трюфелями обедал, а ужинал фуа-гра, и уже во Франции.
Короче, мужик пожил. И называли его теперь не Санька, а Александр Петрович. Разве оно не чудно? Закончил он, правда, как Санька.
Ну да, короче, встретил мадемуазель, влюбился, быстренько сделал ее мадам. У него деньги крутились большие, и все круче и круче становилось, все горячее.
Дама-то его знать не знала, как дела обстоят. Думала, честный бизнесмен, страну с колен поднимает, а вот как оно вышло.
Да, она мечтала детей, и много, в таких-то тепличных условиях, уже беременная была, и срок большой, когда к нему в дом ворвались серьезные мужики. Совсем серьезные. Прям без шуток.
Вот они Саньку и повесили на глазах у его бедной беременной жены. А она его любила. Тоска это, конечно, такая любовь, то Ниццы да Ибицы, а потом одна могилка на Северном кладбище под Киевом.
Ребенка она родила хворого, дурочку какую-то, а оно и неудивительно, только обидно.
Санька-то хоть пожил.
Пожил, а толку-то? Что после себя оставил? Ни денег, ни честного имени, одна доченька-дурочка. И мамка мне всегда говорила:
– Санька был неправ, он и сам не мученик, он и сам, может, людей вешал.
Такая там грязь, – мамка мне говорила. – Даже разбираться не стоит.
Вот мне бы ту историю не сейчас вспоминать, а тогда. Она у меня из памяти выветрилась на долгое-долгое время. А ведь история-то поучительная, даже красивая по-своему.
И чего я про нее не вспомнил?
* * *
Хотя нет, сейчас станет понятнее, почему я всю эту историю вспомнил, она же о бандитах, и я какое-то время бандитом был. Да, значит, возвращаемся ко мне. Теперь расскажу, какое у меня случилось приключение, когда было мне девятнадцать годков. Вроде и взрослый мужик, ну почти. В колледж я, конечно, поступать не собирался. Это у нас дома каждый может уму-разуму научиться, а у зубастых капиталистов либо въебывай, как скотина, жизнью не живи, либо денюжку плати. Справедливо, может быть, да как-то оно неправильно.
Короче, вроде у папки денег было дохренища, но о колледже я и думать не стал.
Чем мы с Мэрвином занимались? Ну, не мошенничеством, нет. Не то чтобы все это было честно, прекрасно и светло, конечно. Подешевле купили, подороже продали, как-то так. Торговать мне нравилось, я это умел. Зубы заговорить я любому могу, а тут знай бери дешевый фильтр для воды да всучивай его реднекам втридорога.
По Америке мы поездили, конечно, как Ильф с Петровым. По закуткам ее, по норкам полазили. Были в горах Джорджии и в лесах Мэна, в золотых от песка мормонских деревушках Юты, и даже в настоящей индейской резервации. Что продавали? Да что купим в одном штате, то в другом продадим. Фильтры, принтеры, тостеры, посуду, телевизоры, да все на свете. Как чутье подскажет, то мелочовки накупишь, а то техники дорогой немножко. Со временем перестали ошибаться, и денюжка появилась. Ну, небольшая, а на жизнь хватало.
Так и было, поездим, заработаем чего, да и возвращаемся домой. Перекати-поле.
Но нам это все было просто чрезвычайно весело. Мы все время над чем-то смеялись, я никогда в жизни (а ведь не сказать, чтобы я был чувак невеселый) так не угорал, как тогда. И какая же это работа, путешествовать вместе с лучшим другом да пялиться, какие у людей дома.
Целевая аудитория у нас была, надо сказать, интересная. Люди, которые не пользовались Интернетом. Мы забирались в самые-самые дебри, туда, куда и Бог не заглянет. Видели столько заброшенных угольных шахт, столько свалок, столько разваливающихся домов – и столько прекраснейших мест: хрустальные лесные озера, бескрайние кукурузные поля с одинокими водонапорными башнями, затерянные в тенях и ветках мостики через быстрые горные речки.
Ну да, а людей-то разных сколько видели, то сектанты какие, то хиллбилли, для которых приезд незнакомца, да еще и говорящего с акцентом, – это событие, по значимости стоящее сразу после свадьбы и похорон.
Видели художников, сбежавших от мира, видели девчат, носивших кольца целомудрия (которые, значит, им дарят отцы после первого женского дела, и они не снимают такие колечки до свадьбы), видели бывшего сенатора Оклахомы, не то натурально сенатора, не то шизика какого-то, им просто прикидывающегося.
Ой, а были бы мы в фильме ужасов, нас бы прикончили давным-давно.
Маньяка не видели ни одного, но то, может, потому, что гоняли мы на своем купленном в Комптоне подержанном «Додже Челленджере», а не катались автостопом.
Вообще-то я чему научился, пока носился туда-сюда с принтерами да фильтрами по всяким стремным дырам – люди, они добрее, чем кажутся. Вроде бы сектанты да реднеки сплошные, должны были б нас уже линчевать и повесить на заборе, а они поили холодным чаем в жаркие дни и кофе нам в термосы наливали зимой. Простые, хорошие люди.
Мы их немножечко облапошивали, самую только капельку, но без этого дела не делаются. Кушать нам тоже хотелось. Но иногда бабусе какой-нибудь или вдовушке с ребенком я мог отдать что-нибудь бесплатно. Мэрвин меня за это ругал, говорил, что мы терпим убытки.
А по ночам, в отличные, теплые ночки то бишь, мы лежали под куполом неба и пялились на звезды, которых в
