лет на императорской службе. Как переговорщик он был вполне способен на жесткость и решительность, но предпочитал играть роль спокойного, веселого австрийца (делегаты от князей иногда называли его «отец»). «А теперь бегите и будьте хорошими детьми» -такой совет он дал однажды делегатам-протестантам. Его честность и высокие человеческие качества завоевали ему уважение всех сторон, за исключением испанцев, которые его ненавидели.

Мирная конференция проходила на фоне демонстрации роскоши, пышных банкетов, попоек, кутежа и коррупции. Тем не менее, несмотря на коррупцию и взаимное отсутствие симпатии, которое существовало даже среди членов одной делегации (конкретные примеры - шведы и французы), многие делегаты осознавали ответственность и важность своей задачи. Государственный секретарь Франции Бриенн выражает это понимание в письме, которое он написал в Мюнстер: «На нас возложена величайшая задача на века. Мы должны заключить мир не только между двумя коронами, но и для всей Европы, и установить его настолько прочно, чтобы любое стремление поколебать его должно оставаться тщетным». Историки немецкой националистической школы XIX и XX вв. часто суровы в суждениях о Вестфальском мире. Гитлер объявил своей целью уничтожение французского устройства Европы 1648 года. Самый недавний историк мира Ф. Дикман сказал в Мюнстере в 1959 г.: «Пусть это будет подчеркнуто еще раз. Для нашего народа мир означал национальную катастрофу, а для Священной Римской империи - формы, в которой немецкий народ до настоящего времени видел свое государство, он означал начало болезни, от которой она в конечном счете и погибла».

«Год 1648 - один из великих катастрофических годов в нашей истории», но Дикман подчеркивает и то, что Мюнстер увидел начало нового порядка. В прошлом в конфликте между государствами, в которых образ жизни и история были столь различными (протестанты, католики и т. д.), доминировала их сильная ненависть друг к другу. Перемирия всегда были короткими паузами, после которых враждующие стороны обрушивались друг на друга с новой силой. После 1648 г. стала делать успехи новая рациональная манера мышления как фундаментальный принцип современной Европы. «Этот новый порядок, как впервые стало ясно благодаря Вестфальскому миру, покоится главным образом на принудительном сосуществовании различных суверенных государств и держав». Одна черта Вестфальского договора имеет важнейшее значение для европейского общества: «Вместо былого единства церкви и веры теперь возникло сообщество суверенных государств. Именно через это сообщество и будет выражаться в будущем единство Европы». «Pax sit Christiana, universalis, perpetua veraque et sincera amicitia». Перед христианами различных конфессий встала задача создать между собой настоящий и долговременный мир в духе дружбы и взаимного доверия.

Доверие зависело от способности прощать, забывать и достигать подлинного примирения, основанной на желании «навсегда стереть из памяти прошлое». «In amnestia consistit substantiapacis»: «амнистия» подразумевала конструктивное «забвение и прощение» ужасных актов кровавой бойни, которые договаривающиеся стороны совершали друг против друга.

«Вестфальский мир - это последний и самый важный фундаментальный закон старой империи». До 1648 г. в империи правили главным образом нормы обычного права, которые могли продолжать развиваться, потому что были живыми. Обычай теперь во многом был заменен конституционным правом.

В XIX в. английский историк Гардинер считал, что религиозные положения Вестфальского мира перевешивают по важности все остальные. Этот договор знаменовал прорыв, который направил европейскую мысль по пути к толерантности, которая означала нечто большее, чем временная терпимость к незнакомым верованиям.

Если до войны каждый немецкий территориальный правитель - не всегда без причины - видел в своих подданных, исповедовавших веру, отличную от его собственной, потенциальных предателей, то после заключения Вестфальского мира он мог быть спокоен, если часть из них исповедовала иную веру... Теперь можно было быть толерантным безо всякой опасности для государства. Если в Германии свобода вероисповедания и свобода совести появились очень давно, то благодаря не в последнюю очередь Вестфальскому миру.

Вестфальский мир гарантировал продолжение существования императора и империи. Империя была не монархическим государством, а союзом государств, сформировавшихся на ее территории. Мирный договор подтверждал полный суверенитет этих государств и обязывал императора получать согласие рейхстага на вводимые им законы. Право решать вопросы мира и войны, которое император отнял у государств Пражским договором, было им возвращено вместе с правом входить в федерацию и правом военного командования. Не было ничего нового в таком развитии событий, которое теперь было утверждено по закону: даже в Средние века императоры пользовались лишь правом верховного главнокомандования армией, уже собравшейся на поле боя; у них не было бесспорного права набирать армию -это было делом территориальных князей. До 1918 г. немецкая армия никогда не была единой боевой силой, а состояла из контингентов войск, которые приводили немецкие князья. Высшая власть над армией принадлежала не империи, а князьям, и попытки изменить эту ситуацию (при Карле V и Фердинанде II) заканчивались неудачей.

Право заключать союзы с другими державами делало князей на практике суверенными. Но это право заключать политические договоры уже имело своих предвестников - феодальные конвенции, которые немецкие вассалы заключали с чужеземными владыками в Средние века, примеры которых в западной части империи существовали еще в XIII в. В XIV в. право князей в северо-западной части империи формировать свои союзы полностью развилось. И мы обнаруживаем, что в Шамборе в 1552 г. немецкие князья вступили в официальный союз с иностранной державой против императора.

До 1648 г. право императора издавать законы и толковать их давало ему значимые привилегии по сравнению с компетенцией территорий. Никакого четкого разделения никогда не проводилось между компетенциями Reichskammergericht и Reichshofrat. Юрисдикция императора над территориями (у него больше не было юрисдикции, о которой можно было бы говорить, над своими подданными) давала ему оружие - императорский запрет. Так как она принадлежала одному лишь императору, этот запрет проводили в жизнь императорские комиссары. Валленштейн делал это мастерски - путем ведения войны. Этот метод давал возможность «игнорировать» целые княжества, входившие в состав империи.

На мирном конгрессе антагонизм между электорами и другими князьями проявился гораздо сильнее, чем антагонизм между императором и княжествами или между императором и электорами. В XVI в. в империи было несколько сотен князей, но процесс, посредством которого светские князья поглощали более мелких князей, уже шел полным ходом и набирал силу. Церковные князья - мощные фигуры, создающие королей и императоров в Средние века, обнаруживали, что их политическая значимость уменьшается (особенно теперь, когда у них уже не было в распоряжении войск). Это верно для троих церковных электоров. Кёльн был, в сущности, заповедником для вторых сыновей Баварского дома. Майнц утратил много своих крупных владений, часть которых стала временной добычей шведов, а другая