свою комнату. Ему подумалось, что его присутствие внизу может нарушить естественный ход событий. Поэтому он снова поднялся наверх, устроился у окна, из которого открывался идеальный вид на двор гостиницы, а также все походы к нему, и стал наблюдать.

Долгое время ничего не происходило, если не считать того, что сани Генриха постепенно удалялись и наконец исчезли из виду. Но примерно в десять часов появился Эдлер в компании Оберхоллера. Видимо, они отправлялись на урок, и, судя по выражению лица Карла, ему не очень хотелось этот урок давать. Тем не менее, чем бы он ни занимался здесь в свободное время, его работа, очевидно, требовала выполнения определенных рутинных обязанностей. Двое вошли в сарай, где находилась мастерская Эдлера, вышли из него на лыжах и покатились по лежащему ниже склону к западу от гастхофа.

Прошло полчаса. Льюис уже был готов признать поражение, когда под его окном появилась Сильвия. От возбуждения кровь быстрее побежала по его венам. Он внимательно наблюдал, как она подошла к лыжному сараю, взяла свои лыжи со стойки под карнизом и быстро прицепила их на ноги. Потом забросила на плечи маленький рюкзак, торопливо огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что за ней не следят, и проскользнула за угол сарая.

Льюис мгновенно вскочил на ноги. Судя по всему, Сильвия отправилась не просто на прогулку, а в какое-то определенное место, и Льюис был твердо намерен последовать за ней. Ему хватило полминуты, чтобы сбежать вниз и войти в пустую мастерскую Эдлера. У окна стояло полдюжины пар лыж. Льюис выбрал отличную пару из древесины пекана – довольно узкие беговые лыжи в норвежском стиле, похожими он всегда пользовался в Канаде. Ему пришло в голову, что это личные лыжи самого Эдлера, поскольку они подходили для человека именно такого роста. Льюис не стал задумываться о том, что присваивает чужое. Необходимость спешить перевешивала все моральные соображения, а уладить с хозяином этот вопрос можно будет и позже.

Прихватив пару бамбуковых лыжных палок и натянув на лоб шерстяную повязку, которую нашел на скамье, Льюис стартовал. Он физически ощутил восторг, когда края лыж врезались в ломкую корку снежной пудры. Он был опытным лыжником, настоящим виртуозом. Его гибкое, сильное тело, без единой унции лишнего веса, было создано для бега по этим головокружительным склонам.

Сильвия опережала его на милю, сейчас она взбиралась прямо на вершину хребта. Видимо, она очень торопилась, поскольку ни разу не оглянулась. Тем не менее Льюис решил, что будет умнее перемещаться так, чтобы не попасться ей на глаза. Он устремился по более крутому склону. Подниматься было сложно, даже опасно. Но так его скрывал выступ скалы.

Полчаса Льюис бежал чуть выше параллельным курсом, потом, неожиданно для самого себя, взлетел на последний гребень и обнаружил перед собой ребристое плато – огромное снежное море, продуваемое ветрами, несущее свои волны на многие мили. Далеко впереди виднелось темное пятнышко, ласточкой скользившее по этим белым, диким просторам среди горных пиков. Это была Сильвия. Прикрывая рукой глаза от солнца, он смотрел, как она исчезает за горизонтом.

Льюис поспешно устремился за ней. В компасе он не нуждался. Следы ее лыж, прямые и чистые, были отчетливо видны на девственном снегу. Прошло полчаса, может быть час. Чем дольше длилась погоня, тем большее возбуждение охватывало Льюиса. Внезапно его сердце замерло. Обогнув очередной сугроб, он увидел за последним утесом этой ничейной земли маленькую деревянную хижину. Следы лыж, оставленные Сильвией, вели к ней. Льюис сделал глубокий, долгий вдох. Так вот куда она направлялась, вот что было целью ее быстрого, как полет стрелы, бега.

Он осторожно двинулся к домику. Подойдя ближе, отметил, что это примитивная хибарка из сосновых бревен, полусгнившая и обветшалая – альпийская хижина из стародавних времен. Когда-то давно заброшенная, теперь, однако, она явно приютила жильца, поскольку из ржавой дымовой трубы поднималась тонкая струйка дыма.

До хижины оставалось десять ярдов, и Льюис, сняв лыжи, воткнул их стоймя в снег. Затем медленно приблизился к крохотному оконцу. Да, Сильвия оказалась внутри – она сидела за грубо сколоченным столом, в открытом рюкзаке виднелась кое-какая провизия: холодная курятина, две буханки хлеба, несколько яблок и апельсинов. Напротив нее сидел мужчина – немолодой, лысый, склонный к полноте, довольно почтенного вида. Сильвия что-то говорила ему, а он благодушно внимал, время от времени кивая и поглядывая на еду.

У Льюиса не было никакого желания изображать из себя шпиона. Он резко свернул от окна к двери, открыл ее и вошел.

Умолкнув на полуслове, Сильвия быстро обернулась и уставилась на него. Зрачки ее расширились. Раскрасневшаяся от бега, в свитере, облегавшем ее точеную грудь, она была еще более красива, чем прежде. Секунду или две все молчали.

– Вы! – воскликнула Сильвия и, в отчаянии взмахнув рукой, обратилась к своему собеседнику: – Отец, это он – человек, о котором я тебе только что рассказывала.

Пожилой мужчина устремил на Льюиса взгляд, исполненный доброжелательности. За нею, однако, угадывалось кое-что еще: он едва заметно, но внимательно изучал незнакомца. Впрочем, старик искусно, даже с некоторым юмором скрывал этот пристальный интерес за сердечными манерами доброго патриарха.

– Мистер Меррид? – сказал он. – Да-да, я так и подумал, что это наверняка вы. Мы только что беседовали о вас. Позвольте и мне, в свою очередь, представиться. – Он поднялся с трогательным достоинством. – Профессор Аллвин, в прошлом из Гейдельбергского университета.

Льюис пожал протянутую ладонь – она была влажной и мягкой.

– Рад познакомиться, сэр.

– Благодарю, благодарю, мой дорогой юноша. Ваша непосредственность мила моему старому сердцу. Сильвия как раз поведала мне – надеюсь, я никого не обижу, разгласив тему нашего разговора, – о вашем желании оказать нам поддержку в нынешнем затруднительном положении. Желание, коему она в силу естественных причин склонна воспротивиться, а я, со своей стороны, не прочь принять его во внимание. Ай-ай-ай! Я забываю о хороших манерах. Умоляю вас, садитесь. Могу я предложить вам немного перекусить? Наши здешние запасы чрезвычайно скромны. Но мы от всего сердца готовы поделиться с вами всем, что имеем.

Отказавшись от предложенного угощения, Льюис сел. Сильвия по-прежнему держалась настороже, однако в профессоре было нечто располагающее, в нем чувствовалась истинная культура, что перекрывало некоторую вкрадчивость манер.

– Как я понимаю, вы американец, мистер Меррид. Путешествуете ради удовольствия по этой бедной, ввергнутой во мрак стране. Я завидую вашей возможности идти куда вздумается, «этой драгоценной свободе», как писал поэт Купер. Но вернемся к прозе жизни. Простите меня, если я буду подкрепляться во время беседы. Из-за вчерашней