в разгаре. Земля после горячего лета потемнела, сделалась колючей и неуютной, с деревьев густо полетели листья — что-то рано начала осыпаться зелень, — неуютная колючесть природы рождала в душе печаль, какую-то странную неустроенность, будто человек не был созданием природы, попал на родную землю случайно, прилетев из иных миров…

По обе стороны шоссе проносились маленькие игрушечные домики, исчезали в дымке пространства, на обочинах в стаи собирались птицы — на зиму они уйдут куда-нибудь на юг, на райские острова, где всегда царит лето.

А Токио хоть и жаркий город — такой жаркий, что на асфальте на открытом солнце можно запекать яичницу и даже готовить чай, — но зимой улицы токийские покрываются снегом. Снег падает часто — крупный, с ладонь величиной, влажный, такого снега ни в России, ни в Германии не бывает.

— Это будет, наверное, последняя наша передача в Центр, — сказал Зорге. — После этого мы должны будем на несколько месяцев остановить свою работу. Я шкурой чувствую — нас обложили не просто плотно, а очень плотно.

— Я тоже чувствую, — вздохнув, пробормотал Клаузен, вгляделся в дорогу, заморгал глазами часто, болезненно, словно бы под веки ему что-то попало, какая-то соринка, щепка, вызвавшая резь и слезы.

— Меньше эмоций, Макс, — покосившись на него, произнес Зорге, — все будет в порядке.

— Ты знаешь, где бы я сейчас хотел очутиться? — неожиданно спросил Клаузен.

— Знаю.

— Где?

— В России, где же еще? Верно?

— Верно.

Шхуна рыбака Муто спокойно покачивалась на воде у самого берега — это было одно из глубоких мест, выбранных Муто, где можно было подойти почти к самой кромке прибоя, тут прямо около уреза начиналась глубина, дно косо уползало вниз, в голубую темноту, в которой вспыхивали и гасли гибкие пятна: места здешние были рыбными, под дном шхуны ходили косяки рыбы, попадали на свет и, испуганные, снова исчезали в голубой темноте.

Муто стоял на палубе и, забавно топорща седые нерпичьи усы, курил маленькую глиняную трубку, пускал клубы дыма, крохотная трубка у него работала, как печка, — увидев гостей, он приветственно поднял руку. Зорге загнал машину за большие, мученически изжеванные камни (наверное, это были остатки вулканической лавы, выплюнутой на поверхность земли), чтобы приметный автомобиль его не был виден с дороги, выбрался наружу.

— Хорошо-то как тут, Господи! — не смог он удержаться от восторженного восклицания, потянулся с силой, так, что кости захрустели.

Сбросив со шхуны на берег трап, Муто выкрикнул азартно:

— Сегодня очень хорошо ловится рыба.

— Рыбная погода, — согласно отозвался Клаузен, вспомнил, как они с Бранко промышляли в заливе — ловили славных рыбех, а заодно по частям отправляли на дно морское громоздкое наследство Бернхарда.

— Будете ловить рыбу?

Вместо ответа Зорге отрицательно помотал рукой. Муто помог ему забраться на шхуну. Зорге, держась за обвисший веревочный леер, прошел на корму, глянул сверху в маняще чистую голубую воду. Шхуну Муто всегда сопровождали чайки, иногда их набиралось до полусотни; сегодня же птиц не было ни одной, словно бы все они покинули этот залив. Пусто было. Зорге вгляделся в покрытое дымкой пространство, будто рассчитывал там что-то увидеть, не увидел, и вид его неожиданно сделался печальным.

Он не верил, что все кончено, что не надо будет больше дергаться, ускользать от хвостов, водить за нос пешее наблюдение, — видимо, к этому он привыкнет нескоро, но что было, то было — придется привыкать.

— Жаль, что вы не будете ловить рыбу, — со скрытым вздохом произнес Муто, появилось в нем что-то детское, капризное.

Зорге, подбадривая рыбака, улыбнулся широко:

— Когда-нибудь мы обязательно половим вместе рыбу, Муто, — не сегодня.

— Когда же именно?

— В недалеком будущем, Муто.

— Жаль, — прежним тоном повторил Муто, — а то я в заливе одну ямку присмотрел — м-м-м! Туда тунец пришел. Целое стадо.

— В следующий раз обязательно пойдем, Муто. А сейчас… — Зорге запустил руку в карман пиджака, достал оттуда пачку денег, перетянутую велосипедной резинкой, — держите, Муто.

Брови на лице рыбака удивленно вскинулись.

— Что это?

— Как видите, Муто, — деньги. Премия за хорошую работу.

— Не надо, не надо… Не обижайте меня!

— Муто, вы заработали эти деньги. И вот еще что… Постарайтесь после нашего отъезда уплыть куда-нибудь.

— Зачем? — непонимающе спросил Муто.

— Ну как сказать? — Кадык на шее Зорге дернулся. — Возможно, нас будут искать… В общем, все может быть, — Зорге с виноватым видом развел руки в стороны. — Не надо, чтобы нас или вас нашли.

Муто, услышав это, крякнул и поскреб пальцем затылок, затем выдернул изо рта глиняную трубочку, выколотил ее за борт.

— Я все понял, — проговорил он печально, тихо, — если я вам понадоблюсь, меня можно будет найти на Окинаве. Скорее всего, я через некоторое время уйду туда.

— Хорошо, Муто. А деньги вы все-таки возьмите. — Зорге с силой втиснул пачку иен в руку рыбака. — Вы заслуживаете большего, но у нас сейчас кризис, Муто.

— Ладно, — согласно произнес Муто.

— А раз так, то выходим в море, — скомандовал Зорге и, хромая, проследовал в рубку, вгляделся в затуманенную голубизну залива.

Муто, кряхтя по-старчески, быстро и ловко втянул трап на палубу, с топотом пробежался по ней и запустил двигатель судна.

Двигатель у него был новый — купил на деньги, даденные ранее Рихардом. Муто был доволен новым мотором, это было написано на его лице, невольная улыбка растянулась от уха до уха — рыбак не сдержался, — но в следующий миг погасил улыбку, сделался строгим и сосредоточенным. Поглядывая через плечо, дал шхуне задний ход, отошел от берега метров на двадцать, развернулся. Спросил с прощальным вздохом:

— Куда плывем?

Зорге ткнул рукой в несколько темных пятнышек, сгрудившихся на горизонте — это были мелкие рыболовецкие суденышки, обложившие косяк, пришедший с моря:

— Туда вон.

Среди рыболовецких шхун проще затеряться. Конечно, японцы засекут радиопередачу, но в компании судов легче спрятаться — вряд ли они разберутся, откуда именно в эфир были посланы сигналы, поэтому Зорге и попросил, чтобы Муто взял курс на темнеющие вдали рыболовецкие шхуны. Пахло йодом, солью, водорослями, солнцем, свежей рыбой, еще чем-то дразнящим, щекочущим ноздри, рождающим внутри сладкое щемление… Вода, как и огонь, всегда притягивала к себе человека, манила, и от огня, и от воды исходит много добра. Но ровно столько же исходит и зла — и того, и другого в одинаковой мере много.

Клаузен спрятался в своем глухом коробе — на ходу надо было настроить рацию, а потом, после сеанса передачи, разобрать ее и погрузить в чемодан. Еще лучше было бы пустить ее на дно залива, но Зорге не разрешил Клаузену сделать это.

— Макс, запас кармана не трет, —