Радист неопределенно покачал головой — непонятно было, одобряет он решение шефа или нет, — но ничего не сказал.

Настройка аппаратуры и сама передача небольшого, но такого важного сообщения в Центр заняла двадцать минут, еще семь минут ушло на повторение передачи — Клаузен передал столбики цифр в Москву дважды, выглянул из короба с неожиданно заслезившимися глазами. — Рихард, все. Финита!

— Поздравляю тебя, Макс, — спокойно, очень негромко и четко произнес Зорге, — разбирай аппаратуру!

Кивнув, Клаузен поспешно исчез в коробе. Чемодан, в который надо было уложить рацию, находился там же, в тесном пенале, где непонятно как помещался громоздкий Макс. Зорге не удержался, заглянул в пенал, вздернул перед собой руку с поднятым на манер сучка большим пальцем:

— Ты молодчина, Макс!

— Это и ежу понятно, как ты говоришь. — Клаузен хмыкнул: старая присказка Рихарда нравилась ему. Работал он быстро, ловко, будто песню пел — залюбоваться можно было.

— Но это еще не все, — сказал Зорге, — надо обязательно вытащить взрывчатку, которая спрятана за перегородкой.

— Будет сделано. Я уже подумал об этом.

— И на дно ее! На корм рыбам.

Муто стоял на носу шхуны и смотрел в воду. Зорге подошел к нему, покачнулся — набежавшая волна накренила судно, раненую ногу пробила боль — Фландрия не осталась в прошлом, регулярно достает его:

— Что, Муто-сан, собираетесь поставить снасти на тунца?

Рыбак отрицательно покачал головой.

— Нет. На снастях надо висеть до утра, а у меня для этого времени нет. Я сейчас высажу вас на берег, попрощаюсь и уйду. Вначале двинусь на север, там заправлюсь, заберу кое-какое имущество, а потом — вниз, на Окинаву.

— Ничего, Муто, мы еще сходим на тунца, — произнес Зорге ободряюще, — еще не вечер.

Рыбак согласно наклонил голову, потом вытянул перед собою руки, поглядел на них со вздохом:

— А я-то думаю, чего они так сильно разнылись у меня сегодня — хоть кричи от боли, — Муто втянул сквозь зубы воздух в себя, выдохнул, — а секрет прост — к прощанию это.

Через двадцать минут из своей теснины выглянул Клаузен, в руках он держал грузный сверток, завернутый в тряпку и перетянутый прочной пеньковой бечевкой.

— У меня все готово, Рихард.

— О’кей. — Рихард осадил радиста ладонью, чтобы тот оставался на своем месте, не дергался пока, ждал отмашки. — Пошли, Муто, к берегу.

Глянув прощально на суденышки, зависшие над огромной уловистой ямой, Муто запустил двигатель, и шхуна на малом ходу, едва слышно пукая выхлопной трубой, чтобы не пугать рыбу, двинулась к берегу.

По дороге Клаузен опустил за борт сверток, перевязанный пенькой, демонстративно отряхнул руки:

— Все!

Жестко, с наждачным звуком шуршала под днищем шхуны вода, искрилась дорого, будто в нее падал мелкий колючий снег, Зорге стоял рядом с Муто и молчал — думал о чем-то своем. Потом огляделся недоуменно и спросил:

— Муто, а куда подевались чайки? У берега их нет, в море нет, там, где ловится тунец, тоже нет… Что произошло?

— Не знаю. — Муто чуть подправил курс, по которому шла шхуна, скребнул пальцем по жесткому небритому подбородку. — Сам задаю себе этот вопрос и не нахожу ответа. Говорят, это к беде.

— К беде?

— Да, — Муто тряхнул головой, будто хотел избавиться от чего-то неприятного, прилипшего к его волосам, затем обреченно махнул рукой. — А!

Помолчав немного, Зорге стукнул пальцем по толстому небьющемуся стеклу рубки:

— А что может случиться, Муто?

— Если бы я знал, Зорге-сан. Все может случиться. Например, землетрясение. Землетрясение рождает цунами — огромную морскую волну. Цунами легко крошит камни, превращая их в щебенку, и выкручивает из земли телефонные столбы, будто спички, дробит их в щепки. В щепки дробит и дома, людей превращает в фарш…

— Значит, цунами, — думая о чем-то своем, негромко произнес Зорге.

— Да. Может быть и цунами. Землетрясение не так страшно, как цунами. — Лицо у Муто неожиданно передернулось. Разговор надо было переводить на другие рельсы: Муто, похоже, хорошо знал, что такое цунами.

К берегу шхуна Муто подошла беззвучно, уперлась носом в небольшой песчаный косячок, образовавшийся между двумя камнями. Зорге обнялся с рыбаком, по-братски нежно похлопал его ладонью по спине:

— Ну, Муто-сан, Бог даст — свидимся еще.

— Свидимся обязательно, мы же договорились вместе сходить на тунца, — неожиданно сдавленно произнес Муто, — куда мы денемся. Вы знаете, где меня можно найти…

— Друзья встречаются на Окинаве.

— Я буду ждать вас.

Через несколько минут шхуна отчалила от берега, постояла немного на месте, Муто прощально помахал рукой, Зорге и Клаузен ответили, в следующий миг шхуна даже присела на корму, будто норовистый конь — рыбак дал двигателю полные обороты, тот забулькал, застучал озабоченно, судно выпрямилось, навалилось на воду всем туловищем и быстро двинулось вдоль берега к северу.

— Вот и кончилась песня, очень быстро кончилась. — Зорге, хромая, пошел к машине, еще несколько минут назад он не хромал, а сейчас захромал — пробила внезапная боль.

Недаром Муто говорил о беде. Если уж и наваливается она на человека, то наваливается кучно, — и боль тут имеет место, и оторопь, и в организме что-нибудь обязательно откажет, и близкие потеряются, и… в общем, беда есть беда.

На заднем сиденье в машине лежала кожаная сумка. Зорге потянулся к ней, достал фляжку, обтянутую тонкой рыжей кожей, сунул в руки Максу:

— Выпей немного.

— Что тут?

— Виски.

Шифровка, которую Клаузен послал в Центр, была небольшой, но очень многого стоила — в конце концов, стоила жизни группе Зорге, — Рихард это ощущал и с сожалением думал о тех, кто сидит в Москве и принимает радиограммы из Токио — понимают ли они это? Понимают ли, что здесь не менее опасно, чем на фронте, в окопах, на которые накатывается кричащая вражеская цепь? Вот эта шифровка: «Наша миссия в Японии выполнена. Войны между Японией и СССР удалось избежать. Верните нас в Москву или направьте в Германию».

Рихард хотел подписать шифровку новым своим псевдонимом «Инсон», но, помедлив, качнул головой отрицательно и подписал старым — «Рамзай».

Шифровка была перехвачена службой полковника Осаки. Разгадать ее не удалось, но это для Осаки уже ничего на значило: он мог показать пальцем на врагов Японии и ее союзницы Германии и был в этом твердо уверен — это они!

Вызвал к себе майора Икеду, тот явился через несколько мгновений, Осаки даже рот закрыть не успел, майор будто бы находился за дверью, дежурил специально, — поклонился полковнику и замер в ожидании приказа. Что-то в движениях и жестах Икеды было механическое, словно не человек это был, а машина.

— Икеда, — произнес