Вместе с проектом обер-архитектор представляет «Реестр» необходимых людей и материалов для строительства только одного флигеля:

«Каменщиков 200 человек на четыре месяца

Работных людей 100 человек на четыре месяца

Плотников 300 человек на пять месяцев

Работных людей 100 человек на пять месяцев

Столяров 66 человек на пять месяцев

Плотников 26 человек на пять месяцев

Печников 20 человек на четыре месяца

Рабочих носить глину 38 человек на четыре месяца

Кровельщиков 15 человек

Слесарей 15 человек на пять месяцев

Кузнецов 2 человека на пять месяцев

Итого:

Каменщиков 200

Плотников 326

Столяров 66

Печников 20

Кровельщиков 15

Слесарей 10

Кузнецов 2

Работных людей 238

Итого 877 человек на пять месяцев».

Но и этим своим проектом создатель не доволен. Слишком беспокойный ритм — три этажа, два, снова три, опять два…

23 января 1749 года завершена работа над третьим, почти уже окончательным проектом.

Боковые флигели, примыкавшие к Большим палатам, стали трехэтажными. Теперь дворец смотрится единым протяженным монолитом. Только центр легко выделен треугольным фронтоном и невысоким четырехгранным куполом с раззолоченной вазой на вершине. Боковые ризалиты старого дворца завершаются полукруглыми фронтонами. А на ризалитах пристроенных флигелей возлегли фигуры мифологических героев с атрибутами воинской славы. От основного здания на запад и восток разлетелись легкие, изящные галереи с плоской крышей, огражденной балюстрадой с вазами и скульптурами. Но стремительный лет галерей сдерживают крайние двухэтажные корпуса. Их приподнятые центры плавно переходят в четырехгранные купола.

В проекте левый, если смотреть с моря, корпус увенчан стройным барабаном с позолоченной восьмигранной луковицей. Это дворцовая церковь во имя апостолов Петра и Павла — дань памяти основателю ансамбля. Над правым корпусом, размахнув позолоченные крылья, парит орел государственного герба.

Но даже в этот проект пришлось внести изменения. После начала работ, после закладки церкви, императрица потребовала замены одного купола на традиционное старорусское пятиглавие. А следом отдано было распоряжение: «Хотя план и фасад петергофскому каменному строению от государыни высочайше опробован… но после того по высочайшим Ее Императорского Величества соизволениям против прежнего впоследствии многие изменения особенно ж на церкви в главах, почему и на левом флигеле (для императрицы, приезжавшей в Петергоф в карете, корпус под гербом был левым. — Ю. О.) купол и орел такими не должны быть, как на том фасаде показано, а купол должен быть подобен среднему куполу на церкви».

Растрелли исполнил и это пожелание заказчицы. Не просто исполнил, а, как опытный царедворец, постарался одновременно доставить радость императрице. Елизавете Петровне очень нравилась одна из московских церквей — Успения на Покровке. Каждый раз, проезжая мимо нее в свой загородный московский дом в Покровском-Рубцове, высказывала императрица неподдельное восхищение. Видимо, с церковью были связаны дорогие ее сердцу воспоминания. Рассказывали, что именно в этой церкви Елизавета Петровна тайно обвенчалась с Алексеем Разумовским. Растрелли повторил расположение боковых глав и форму барабанов храма Успения в дворцовой церкви Петра и Павла. Императрица осталась довольна.

Расставленные по углам главки подчеркивают устремленность храма вверх. А золоченые резные гирлянды и пальмовые листья по граням куполов и четырехскатных крыш придают боковым корпусам особую нарядность и торжественность.

В 1751 году завершены были наружные работы и началась отделка апартаментов.

В январе 1752 года Растрелли представил на высочайшее утверждение проекты отделки аванзала, пикетной комнаты и комнаты для «штатс-дам». Проектом императрица довольна, но ей хочется, чтобы дворец был готов поскорее. Растрелли склоняется в церемонном поклоне, обещая исполнить все желания государыни. После аудиенции на стройке еще громче и резче звучали голоса десятников, чаще свистели в воздухе офицерские трости и тянулись в Петергоф обозы с вновь пригнанными работными людьми. Императрица торопит обер-архитектора. Обер-архитектор не щадит работных людей.

Сохранились рапорты подлекаря Ивана Дмитриева о количестве больных рабочих на строительстве Петергофского дворца. Только за один месяц, с 1 сентября по 1 октября, в больничную палатку обратилось 76 недужных. Число отправленных восвояси — 54. Перевезено в петербургский госпиталь — 14, выздоровело — 8 и ни одного умершего. А что случилось с отпущенными домой или увезенными в госпиталь — то один Бог ведает. Подлекарь — человек опытный и сообщать истинные цифры померших не собирался.

Обер-архитектор озабочен своей карьерой и положением при дворе. Императрица мечтает о загородном дворце, который есть «всеконечное совершенство». У каждого свой резон.

Запись в Камер-фурьерском журнале от 22 мая 1752 года: «Ея Императорское Величество изволила иметь поход в Петергоф… и того же дня из Петергофа изволила прибыть возвратно в Санкт-Петербург». Осмотренным дворцом Елизавета Петровна осталась довольна. По ее разумению, требовались лишь маленькие доделки: «В мыльне Монплезира, где установлены медные ванны, отлитые на заводах Демидова, вложить футляры хрустальные… гранитные ступени к крыльцам дворца сделать покрасивее… быстрее докрасить стены дворца…»

Растрелли сам рисует профили новых гранитных ступеней. Забрызганные краской маляры от зари до зари не вылезают из подвесных люлек. С Фонтанки от Гороховой улицы, где стоит казенный стеклянный завод, с великим бережением везут футляры для ванн…

28 мая 1752 года дежурный генерал записывает в Камер-фурьерский журнал: «Посланы придворные лакеи с письменным объявлением во время высочайшего Ея Императорского Величества в Петергофе присутствия в куртажные дни иметь платье: дамам кафтаны белые тафтяные, обшлага, опушки и юбки гарнитуровые зеленые… кавалерам: кафтаны белые же, камзолы, да у кафтана обшлага маленькие разрезные и воротники зеленые…»

11 июня под пушечную пальбу с равелинов Петропавловской крепости Елизавета Петровна, покинув Петербург, торжественно отправляется в Петергоф.

15 июня, в понедельник, в Большом зале Петергофского дворца — куртаг. Звучит итальянская музыка. По окончании куртага — вечернее кушанье. За ужином императрица изволила милостиво обратиться к обер-архитектору о строительных работах в Царском Селе.

«Барокко, — отмечает П. Муратов в своей книге „Образы Италии“, — не только архитектурный стиль, даже не только новый принцип в искусстве. Это целая эпоха в истории нравов, понятий и отношений, феномен не только эстетический, но и психологический. У барокко были не только свои церкви и дворцы, у него были свои люди, своя жизнь. Они не менее живописны, чем его архитектура… Религиозный пафос и страсть к обилию украшений сочетались как в искусстве, так и в жизни барокко… Повсюду слишком пышное воображение, одинаково волнующие архитектурные линии и человеческие биографии».

Определения, вполне применимые и к императрице, и к ее обер-архитектору — последним и, вероятно, самым ярким представителям российского барокко. Пожалуй, именно единство этого психологического феномена Елизаветы Петровны и Растрелли позволило зодчему полностью раскрыть свой талант именно в годы ее царствования.

…Петергофский дворец просторным открытым вестибюлем смотрит на Верхний сад, на дорогу, идущую по суше. Главный фасад дворца