IV

Весь дождливый октябрь 1747 года над домами Фонтанной части висел тяжкий смрадный дым. Ветер с моря прижимал его к земле, рождая в горле першение и кашель. Коптили небо две башни высотой с добрый четырехэтажный дом. В сумерки небо над башнями озарялось видным издалека нехорошим красным сиянием. За высоким тыном, под охраной солдат вершилось дело государственной важности — лили из меди персону царя Петра, отца правящей императрицы Елизаветы.

Готовил к литью «персону Петра на коне» Растрелли-старший. А замыслил ее еще сам царь в 1716 году. Завершить литейную форму скульптору довелось только в 1744 году. Совсем незадолго до смерти. Последующие правители России не спешили увековечить память предшественника.

Автор так и не увидел свое творение в металле.

На следующий день после смерти отца, 19 ноября 1744 года, Франческо Бартоломео Растрелли донес в Канцелярию от строений, что начатые Бартоломео Карло Растрелли «дела… ко исправлению персоны Петра Великого, сидящего на коне, уже в готовности, имеютца», а посему просит он, «дабы такого дела во исправлении не остановить и зачатое привести в совершенство», разрешить ему взять на себя отливку, оставив при нем всех мастеров, работавших с отцом. Это был его долг отцу и царю Петру. Долг, который следовало отдать.

Через двадцать пять дней после подачи прошения архитектору милостиво разрешили «зачатое его отцом дело исправлять». Еще через четыреста сорок девять дней, 8 марта 1746 года, Франческо Бартоломео сообщил Канцелярии от строений, что императрица «соизволила указать по опробованной большой модели выливание из меди портрета Петра I, сидящего на коне, зачать немедленно». Наконец, 3 ноября 1747 года Растрелли донес: портрет царя Петра на коне «выливанием из меди закончен». Еще пятьдесят три года одно из величайших произведений монументальной скульптуры XVIII века лежало в темном сарае, пока Павел I не приказал установить его на площади перед Михайловским замком…

Дыша горячим металлом, в литейном амбаре медленно остывала медная фигура царя-реформатора. Неохотно отдавала она свой жар. Словно бушевали внутри пламень так и не исполненных дел и ярость недовольства преемниками. Напряженно и всевидяще смотрели на мир большие округлые глаза.

Только-только остыла медная персона, как на другом конце города загорелось детище царя Петра — Кунсткамера. В пожаре повредилась «восковая персона» — подобие царя Петра, исполненное Растрелли-старшим сразу же после смерти императора.

Франческо Бартоломео хорошо помнил, как добросовестный Лежандр собирал тогда каркас на шарнирах, как из лучшего воска отец отлил голову по снятой с мертвеца маске, потом кисти рук и ступни. Натурально-желтый манекен облачили в голубой камзол, такой же шитый серебром кафтан, натянули кюлоты, чулки со стрелками и усадили в кресло под балдахином. Император восседал чуть отвалясь назад, гордо вздернув голову на короткой шее, внимательно прислушиваясь к окружающему…

В феврале 1748 года Академия обратилась к Франческо Бартоломео с просьбой восстановить «восковое подобие» по сохранившимся старым формам. И он согласился. Это был тоже его долг.

Желанием Петра переселилось семейство Растрелли в Россию. Устремлениями Петра обрели они неограниченные возможности для творчества. Семена просвещения, посеянные Петром, позволили ему, Франческо Бартоломео, раскрыть свой талант и стать выдающимся архитектором. Благодарность императору могла проявиться в увековечивании его памяти, в утверждении величия его начинаний, в прославлении России. Поэтому с особой радостью и удовлетворением взялся Франческо Бартоломео Растрелли завершить строение самого значительного монумента деятельности царя Петра — Большого Петергофского дворца, императорской резиденции в 29 верстах от Санкт-Петербурга.

Основать резиденцию на южном берегу Финского залива замыслил сам Петр. Не просто резиденцию. Торжественный ансамбль в честь окончательного возвращения России к морю. Праздник закладки памятной резиденции состоялся 17 мая 1714 года.

Уже в наши дни исследователь В. Воинов, расшифровав ужасающие закорючки царя Петра, сумел прочитать многочисленные пометки и замечания на чертежах и планах Петергофа. И выяснилось, что автором первоначального проекта был А. Шлютер, а его указаниями руководствовались архитектор И. Браунштейн и все последующие строители дворца: Леблон в 1716–1719 годах, Микетти в 1720–1722 годах и даже Земцов в начале 1730-х.

Браунштейн еще только возводил стены, а Петр уже видел в мечтах поднявшийся на вершине каменной гряды будущий дворец в окружении многочисленных фонтанов и водяных каскадов. Каменные строения и «водяные игрища» должны были символизировать обретенную Россией власть над берегами и волнами Балтики.

Не дожидаясь окончания работ, царь повелел начать составление истории дворца-памятника. В 1723 году любимец Петра кабинет-секретарь А. В. Макаров обращается к начальнику Канцелярии от строений У. А. Синявину с требованием присылать всяческие бумаги, необходимые «к сочинению истории о Питергофе…».

До пяти тысяч солдат и крепостных работало, порой одновременно, на строительстве новой резиденции. Но по велению нетерпеливого Петра из глубины России маршировали к Петергофу новые солдатские полки и бесконечной змеей тянулись подводы с насильно переселяемыми мужиками. Может, и правда, что нетерпение сжигает человека. Петр I умер, так и не дождавшись завершения своего детища.

Исполнить завет отца Елизавета Петровна посчитала необходимым. В начале 1746 года ветреная «императрикс» приняла решение — перестроить и расширить Большой Петергофский дворец, сохранив, однако, старый отцовский дом. Елизавета любила играть продолжательницу дела великого отца.

Исполнить столь важное решение поручили, конечно, обер-архитектору. Для Франческо Бартоломео Растрелли Петергоф — земля воспоминаний. Первый раз он прикатил сюда с отцом в конце лета 1716 года. Царь поручил Бартоломео Карло Растрелли украсить лепниной парадный зал Монплезира, а также отлить из свинца маскароны для фонтанов и мифологические фигуры для водометов.

Командовал строительством дворца Леблон. Франческо Бартоломео увидел его в малом вестибюле. Новоиспеченный генерал-архитектор что-то сердито и надменно выговаривал стоявшим вокруг офицерам.

Интересно, а что случилось бы с ним, Растрелли, проживи Леблон еще не четыре года, а четырнадцать? Ведь умер он всего сорока лет… Может, пришлось бы тогда отцу и сыну покинуть Россию… Удивительны повороты судьбы. Тридцать лет назад Леблон сделал все, чтобы отстранить Растрелли-старшего от занятий архитектурой, а сегодня сыну потерпевшего отца велено переделать, переиначить детище Леблона.

…Царившая во дворце и парке тишина безлюдия настраивала на философический лад. Дурманяще пахло талой землей и прелыми листьями. Еще бездействовали каскады, но почерневшие от времени маскароны встречали его безмолвными криками широко разинутых ртов. Свинцовые фигуры молчащих водометов приветствовали Растрелли жестами высоко поднятых рук и энергичными разворотами тел. Дворец вырастал на холме как некий торжественный храм. Растрелли помнил еще старый дворец, возведенный Микетти. Дворец, где легкие галереи с аркадами соединяли первоначальную центральную часть с двумя двухэтажными флигелями. Галереи были украшены балюстрадой с вазами, а на фронтоне дворца — скульптуры. Растрелли почти наяву увидел, как легко и быстро рисовал Микетти тонким свинцовым карандашом проекты этих галерей. Франческо нередко забегал к соседу, чтобы забрать домой очередной том каких-нибудь увражей. С той поры остался в памяти удивительный, неповторимый