Не без некоторого недоумения Волков заметил, что в завершающей фазе подготовки к полету интересы Лохова предельно сузились, сосредоточившись на боевой части транспортера «Урания». Недоумевал Волков не только потому, что боевая часть входила в его епархию, именно он как бортинженер полностью отвечал за ее эксплуатацию, но и потому, что Лохов лез в такие тонкости, которые никак не могли пригодиться в полете. Довольно быстро Волков понял, что командир ищет в системе управления боевой частью «Урании» некое слабое звено - уязвимое место, где возможен отказ за счет обрыва, замыкания, внешнего повреждения и так далее. Волков всегда опекал своего командира по сугубо инженерным проблемам, делая это по возможности незаметно, как бы само собой разумеющимся образом. Лохов пришел в отряд космонавтов из военной авиации. Будучи летчиком милостью Божьей, имея огромный опыт летной работы и академическое образование за плечами, Лохов все-таки имел изъяны в своей технической подготовке, и даже цепкий ум и природная хватка не всегда компенсировали эти изъяны. Волков решил, что Лохов просто перестраховывается по недостатку общей ориентации, и поспешил ему на помощь, принявшись объяснять безотказность системы управления бытовой частью, несмотря на некоторую, столь любимую американцами ее релейную переусложненность. Не без удивления Волков заметил в глазах командира снисходительную усмешку: он смотрел на своего бортинженера как на несмышленыша, многозначительно вещающего об очевидном и общеизвестном. Невольно смутившись, Волков смял свои объяснения, а Лохов вздохнул, потрепал его по плечу и удалился своей валкой уверенной походкой. Волков окончательно уверился, что командир ищет в конструкции боевой части нечто очень важное лично для него, Лохова, и жалеет бортинженера за то, что это важное и простое нечто недоступно его пониманию. Что же так настойчиво и скрытно, таясь даже от бортинженера, искал Лохов в системе управления?

Разгадка пришла неожиданно, когда Волков и не помышлял о ней, с естественным любопытством разглядывая снимки кометы, сделанные в разных астрономических обсерваториях земного шара. Разгадка была такой ошеломляющей, что у Волкова зазвенело в ушах и так ослабели ноги, что он вынужден был опуститься на ближайший стул. Когда потрясение прошло, то первой связной мыслью была мысль о том, что Лохов - фанатик, а может, и маньяк, свихнувшийся на страхе перед кометной опасностью, и что нужно немедленно… Но это была лишь первая, яркая, но беспорядочная на своем выходе мысль. За ней пришла вторая, третья - целый сонм мыслей погрузил Волкова в глубокое раздумье, из которого его вывело лишь приглашение на обед.

Волков никому не сказал о своем открытии, он приложил все усилия, чтобы ни словом, ни жестом не выдать своего страшноватого знания. Удавалось ему это неплохо, но все-таки не настолько хорошо, чтобы Лохов, и сам обладавший этим знанием, не догадался о его прозрении. Догадался очень быстро, на следующий же день, хотя, как и многие другие люди, созревшие как личности в лоне рискованного профессионализма, Лохов был несколько толстокожим и не любил копаться ни в своих, ни в чужих переживаниях.

- Тебе ведь очень хочется сказать мне что-то! Угадал? - спросил он вдруг посреди ничего не значащего разговора.

Волков, никак не ожидавший от командира такой проницательности, растерялся.

- Ну-ну, - покровительственно подтолкнул его Лохов, - не кокетничай!

Излишнюю, по его мнению, деликатность Волкова и некоторых других сотоварищей по космонавтике Лохов упрямо называл «кокетством», хотя ему не раз давали понять, что выбранная им терминология не вполне корректна. Этому «кокетству» в устах командира Волков всегда смеялся, будучи человеком устоявшихся привычек, он засмеялся и на этот раз, что и помогло ему овладеть собой и решить, как вести себя дальше.

- Я лучше не скажу, а покажу. Не возражаешь?

Обычно строптивый Лохов с неожиданной покладистостью согласился:

- А почему я должен возражать? Показывай!

Волков привел командира в ангар, где на специальном стенде в полуразобранном, «растянутом» на отдельные блоки виде стояла «Урания», использовавшаяся для разного рода проб, испытаний и конструктивно-стыковочных экспериментов. Подойдя к забранному в бронированный корпус переходнику, который стыковал боевую часть с несущим каркасом космического транспортера, Волков показал на технологический лючек, закрытый тщательно притертой крышкой.

- Здесь проходит запальная цепь. Крышка на замке с четырехсторонним крейц-стопором. Снимается с помощью отвертки - секундное дело.

Лохов, придирчиво разглядывавший технологический лючек, согласно кивнул и, не поднимая головы, спросил:

- А дальше?

Волков помолчал, перевел дыхание и, глядя на упрямый, коротко стриженный затылок командира, вполголоса ответил:

- Запальная цепь - в бронированном кабеле. Ножницы не берут, я пробовал. Но ножовка с боразонной накладкой справляется за минуту, а то и меньше. Ну а плазменным резаком - чик, и готово!

- И рванет?

Волков усмехнулся, от этой наивности Лохова, то ли действительной, а скорее показной, ему стало легче.

- Так не делается. А если случайный обрыв? Авария на взлете, случайный метеорит, - мало ли что? На борту - двести мегатонн, четыре тысячи атомных бомб, сброшенных на Хиросиму, в одном заряде! На жилу перерезанного кабеля надо подать импульс тока. Вот тогда рванет.

Лохов наконец выпрямился и нарочито небрежно полюбопытствовал:

- Ну и зачем ты все это раскопал?

- Решил тебе помочь.

- Ну а все-таки?

Волков неопределенно повел головой, избегая смотреть командиру в глаза:

- Мало ли что! Техника есть техника, всегда может отказать. Особенно по связям с «Уранией». Ведь все делается в спешке! Разработка стыковочных узлов идет чуть ли не параллельно с их монтажом. А позади нас будет Земля. Шесть миллиардов человеческих жизней! Включая и наши с тобой семьи. Земная цивилизация со стажем в сорок тысяч лет. А если считать от момента зарождения жизни, то и все три с половиной миллиарда. Вот и получается, что отступать нам нельзя - некуда. Как под Сталинградом, где сложил голову мой дед.

- И как ты себе это представляешь?

- Если откажет «Урания» или не пройдет команда готовности ее боевой части, есть еще один выход.

- Какой? - настаивал Лохов.

- Подойдем к кометному ядру прямо на «Заре» так близко, как это только возможно, сквозь самую плотную часть комы. На самой малой скорости сближения, конечно, чтобы до минимума свести потери от столкновения с частицами и кусками кометного вещества. Если окажется возможным, причалим к самому ядру кометы - к ее силикатному телу. Увидим кометные фумаролы и гейзеры, кометные кратеры, утесы и пещеры. Увидим то, что еще не видел ни один человек до нас с тобой, и, наверное, долго еще не увидит. А потом выйдем в скафандрах из корабля, пощупаем этот древнейший из древних мир своими руками,