меня якраз Луцыюс вызвал. Ну я и пошла, як не пойти. Слышу, герольд ваш кричит «Нидерклаузиц». Ба, дык гэта тот, кого на Сейме приговорили. Я вам, дурням, очи отвела и бегом дадому. Усю ночь да палову дня по округе нячистиков збирали. Повезло, что место сторазово проклятое, нечысци в округе як говна за баней.

— Совести у тебя нет! — ответил Анджей, — Пан тебе платье подарил и молодость, а ты что?

— Што я? Мы тут у пана в гостях яго милостью стоим, и да яго у нас нияких претензий нема. Немца забярем да пойдзем.

— Если выследили немца, то могли бы его по дороге где-нибудь перехватить. Нас-то зачем было впутывать?

— Без вас немцы здесь никому не враги, — ответила Ядвига, — Мне местные лешие с водяными так и сказали, что видели этот обоз и десятой дорогой его обошли, три раза перекрестившись. Но когда я спросила, не хочет ли кто под моим началом навалять душегубам, если я ненадолго уберу черта, все настолько осмелели, что и на немцев плевать, лишь бы до вас добраться. Ваша усадьба — настолько проклятое место, что она даже для самой нечисти как бельмо на глазу. Столько упырей и русалок, как в окрестностях, наверное, по всей Литве не сыщешь. Они даже на охоту по очереди выходят, чтобы не толкаться. Все голодные и злые. Вроде тупые твари, но идею пойти всем вместе и отомстить они поняли.

— А лешим с водяными мы что сделали? — спросил Анджей.

— Вся наземная нечисть платит дань властелинам Подземья человеческими детьми. Из-за вас крестьяне напуганы и лишний раз в лесу не показываются, а кто показывается, идет на корм упырям, а не водяным и лешим. Для чудищ по крови бывшие люди плохие соседи. И чертей с бесами чудища не любят. У рогатых, говорят, другая сказка. Нечего, говорят, в нашем лесу пакостить. Идите, говорят, к людям. Путайте, соблазняйте и все такое.

Двери открылись, и повеяло холодом. Не просто холодом, а жутким морозом-колотуном, от которого птицы падают на лету. Вошел высокий широкоплечий старик с длинными седыми волосами и длинной седой бородой, одетый в шубу, крытую красным сукном.

— Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, зеленая? — спросил старик.

— Тепло, дедушка, — ответила Ядвига, — Дзякую за помощь, век с тобой расплачиваться буду.

— Не надо.

— Как не надо?

— Забирай свои права на корону, забирай свою корону, забирай свое подземное королевство. С немцем своим только до конца сама разберись. Чтобы не говорили, что это я отомстил за Армадилло. Не нужна мне корона того мира, где зимы не бывает.

— За что мне такое счастье?

— Подарок на Рождество. За то, что была хорошей девочкой.

— Я была хорошей девочкой? Точно-точно?

— Отреклась от сатаны и не предала Господа своего. Пусть под землей и не мое царство, но где это видано, чтобы подземная царица под дьяволом ходила.

— Правильно, дедушка, я тоже так подумала. На шабаш звали-звали, а я не пошла. Давно ли тебя, дедушка, дела в Подземье волнуют?

— Обещал мне Кощей Китеж не обижать. Да передумал. Раз так, то сосульку ему большую, а не корону Меднобородого. Верно, внучка?

— Верно, дедушка. Как надену корону, Китеж обижать не буду.

— Вы что стоите, смотрите? Сдавайтесь уже. Не тронут вас, — обратился дед к оставшимся защитникам господского дома.

В зал спустились двое не особо грустных душегубов и мрачный немец и встали рядом с Рафаэллой. Рейтар, пушкарь, Анджей и Богдан опустили оружие и подошли к ним. Из кухни вышел Бенвенуто.

— Пакость эту надо убрать, не люблю я такого, — продолжил дед и кивнул на мертвецов, — Главного в ад отправить. Я вообще много чего не люблю. Но особенно, когда черной волшбой злоупотребляют. Терпение мое долгое, но небезграничное.

— Дедушка!

— Что дедушка?

— Он хороший! Он меня любит!

— И женится?

— Женюсь, — сказал колдун.

— Спой мне песенку. Коли голос не дрогнет, пощажу.

Дед негромко стукнул об пол посохом, лежавшая в углу веревка змеей запрыгнула на потолочную балку и свесилась оттуда, свившись в петлю. Стоявшая у стола табуретка подбежала на четырех ножках и замерла под петлей.

— Вставай сюда, надевай петлю, только не туго, и пой.

Колдун бесстрашно залез на импровизированный эшафот, накинул на шею петлю. Ядвига подала кобзу.

— Про что спеть? — спросил он.

— Про то, как с табуретки спрыгнешь, — недовольно сказал дед.

— С головы сорвал ветер мой колпак.

Я хотел любви, а вышло все не так.

Знаю я, ничего в жизни не вернуть.

И теперь у меня один лишь только путь. [1]

Колдун взмахнул рукой, и мертвецы дружно заорали припев пропитыми еще при жизни душегубскими голосами.

— Разбежавшись, прыгну со скалы!

Вот я был, и вот меня не стало!

И когда об этом вдруг узнаешь ты!

Тогда поймешь, кого ты потеряла!

Ко второму припеву присоединились чудища со своими специфическими вокальными данными. Третий подхватили и помилованные защитники крепости.

Мертвецы поклонились, потом построились в колонну по два и ушли в сторону кладбища.

— Ладно. Уважил старика. Слезай. На сегодня прощаю, но смотри у меня.

Дед ушел, тяжело ступая и не оставляя следов на снегу.

— Кто это был? — шепотом спросил Бенвенуто.

— Не знаю, — шепотом ответила Рафаэлла, — Оксана, ты знаешь?

— Мороз Иванович, — тоже шепотом ответила Оксана, — Он живет далеко к северу от Москвы, но зимой может зайти и к югу. В прошлом году по-хорошему просил татар уйти, да они не послушали. Он тогда на