Следствием и судом установлено, что подсудимые совершили именно такие исключительные действия. Да они и сами этого не отрицают. Состав преступления налицо, и суд выносит приговор: по два года лишения свободы в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних каждому. Так Слава Синицын и Саша Малахов на заре своей жизни за короткий срок изведали все уголовные ипостаси: преступник – обвиняемый – подсудимый – осужденный. И лишь в печальном качестве осужденных они обрели наконец то, что давно утратили: они снова стали воспитанниками. Именно так называются подростки, содержащиеся в воспитательно-трудовых колониях.

Анализируя это дело, мы обратили внимание на два обстоятельства, характерные для таких дел вообще. О них хочется поговорить в первую очередь.

Обстоятельство первое. Несовершеннолетние обвиняемые до такой степени вовлекаются в юридическую процедуру уголовного процесса (и увлекаются ею сами), что нравственная сторона их поступков, их моральная оценка нередко отходят на задний план, стираются, превращаются в некую необсуждаемую данность. Поэтому вы нечасто встретите в материалах подобных дел вопрос следователя, судьи: «Как, почему ты мог решиться на подлость, на ложь, на бесчестность?» – и уж ни в коем случае – членораздельный ответ на этот вопрос. Объяснения подростков обычно звучат так: «Потому», «Сам не знаю», «Дурак был», «Так уж получилось», «Больше не буду». К сожалению, следствие и суд не добиваются правильных ответов на этот вопрос. Хотя при определенной настойчивости, с доброй помощью педагогов, психологов, специалистов по детскому воспитанию они могли бы их добиться. А объяснять, насколько важно для последующей профилактики знать от самих подростков истинные причины их правонарушений, – излишне. Но – нет, их спрашивают прежде всего: «Каким способом ты совершил преступление? Когда, где, с кем, с каким умыслом?» При этом вопрос обычно задается о «преступлении» – почему-то боятся назвать живым словом то, что они совершили. На допросе подросток слышит: «Когда ты совершил преступление?», а не «Когда ты изуродовал товарища?». И его сознание фиксирует совершенное правонарушение, то есть юридически неправильное с его стороны действие, а выбитый им у человека глаз – забывается, стирается в памяти, исчезает. Это влечет за собой «прейскурантное» отношение к совершенному, подросток начинает заниматься «вычислением»: «Так, значит, я нарушил статью такую-то; по ней положено столько-то; учтем, что я малолетка, плюс хорошая характеристика от соседей – скинут столько-то». А нравственного мучения, того, что мы называем раскаянием, – не наступает, потому что если подросток и сожалеет, то зачастую лишь о том, что его накажут. А что именно совершено – он в юридических дебрях-то и забыл.

Одна из причин этого явления, на наш взгляд, кроется и в том, что еще слишком часто по поводу преступления несовершеннолетнего начинается широкая кампания со стороны самых различных сил в защиту юного хулигана, грабителя, даже насильника, от… судебного приговора. Соседи, представители общественных организаций по месту работы родителей, даже пострадавшая школа в описываемом случае настаивали на одном: «Не сажать детишек». Не скупясь при этом на «самое серьезное осуждение их шалости». Вот, например, соседи Малахова по дому. До суда, кстати сказать, они дали ему самую прохладную характеристику: «…Все это – недопустимое хулиганство, и мы, взрослые, не в состоянии даже понять его мотивов…»

А на суде: «…ребята арестованы, как будто они опасные преступники… Это ведь страшно – два года колонии за детское озорство!..»

Добросердечие соседей трогает. Ну а если бы «озорники» развлекались не в общественном доме, а в ваших квартирах, товарищи соседи? Уверены, что вашей доброй жалости к «шалунам» сильно поубавилось бы… Какое наказание вы бы потребовали для них? Или вы считаете, что к вашему пианино или к портрету вашего дедушки они бы отнеслись с большим почтением?

Вспоминается давняя, двадцатых годов, история о том, как некого молодого беспризорника-хулигана с большим трудом, опасностью для своего лица и обмундирования доставлял в отделение усталый пожилой милиционер. Неожиданно их остановил властным жестом солидный гражданин нэпманского облика, возмущенный тем, что «терзают несчастного ребенка». Гражданин потребовал немедленно освободить «бедное дитя». Нравы в те времена были много проще, и милиционер, чья сознательность пришла в тяжкое противоречие с возмущением против непрошеного доброхота, вдруг отпустил руку хулигана, отер пот со лба и предложил беспризорнику: «Дашь ему в морду – отпущу!» Мгновение спустя, вынимая из лужи свою шляпу, солидный гражданин орал милиционеру: «Ну что же вы смотрите, ловите, держите хулигана, в тюрьму его!..»

Давно это было. И мы не оправдываем того милиционера. Но, сами понимаете, многое зависит от «точки зрения»…

Кстати, несколько слов об «озорниках» и «шалунах». Почему-то эти понятия кое-кто предпочитает противопоставлять понятию «хулиганство», предполагая, что «озорство» и «шалость» допустимы и естественны.

Обратимся к Далю. Объясняя слово «шалость», он приводит два значения его: «Невинная шутка» или «Вредная, непристойная, глупая забава от безделья». Если первое значение слова отграничивает его от хулиганства, то второе – приближает к нему вплотную. А «озорничать»? Здесь уже положительный оттенок совсем пропадает: «1. Буянить, буйствовать, нагло самовольничать. 2. Пакостить, портить, вредить из шалости».

Вот что такое «озорство», которое, как видите, от современного понятия «хулиганство» мало чем отличается…

А теперь вернемся к нашим «озорникам», попробуем подумать над путями, которыми они пришли к преступлению. В частности, что они представляли собою раньше? Перед нами характеристика Малахова, подписанная его учительницей в четвертом классе. Хорошая характеристика. И на суде она рассказывает, что мальчик был спокойный, прилежный, неплохо учился. С искренней горечью и недоумением спрашивает учительница и себя и других: «Где упустили Сашу? Что? Как поправить?»

Все было в норме и у одиннадцатилетнего Синицына.

А позднее, в седьмом, восьмом классах?.. Картина резко меняется: двойки, неуважение к старшим, дерзость и прогулы. Бесконечные прогулы. Больше того: Синицын в туристическом походе напивается допьяна. Напоминаем – задолго до совершенного им в возрасте четырнадцати лет и семи месяцев преступления! ЧП? Били в набат? Выясняли обстоятельства пьянки ребенка, чтобы с корнем вырвать причины? Нет. Мы спрашивали потом у педагогов: «Что, может быть, в школах полным-полно таких вот Синицыных? Может, недосуг каждым заниматься в отдельности?» И нам смущенно отвечали, что нет, мол, такие ребята – это досадные исключении, их единицы, конечно, надо было обратить внимание, да вот не получилось как-то, видно, руки не дошли…

Вот так: «не обратили внимания», «руки не дошли». И тогда Синицын Слава, четырнадцати лет, позволил себе снова напиться. Да так, что его доставили в отделение милиции. Может быть, теперь-то «дойдут руки»? Ничего подобного, все остается