большее недоумение вызывало в нем поведение Петра. Несмотря на свое отрицательное отношение к петровским реформам, не оправдываемым ни требованиями современной жизни, ни задачами жизни государственной, Мазепа с изумительной настойчивостью следит за политикою царя, подмечает ее слабые стороны, предостерегает от ошибок, указывает способы их исправить, словом, проявляет такую энергию преданного слуги царского, какая не только не может быть согласованной даже с отдаленной идеей измены царю, но даже навлекает на него подозрение в измене «рiдному краю». Здесь сказывается во всей красоте беззаветная любовь к дорогой отчизне, из-за которой он готов не видеть и не замечать темных пятен московской политики, лучше сказать, готов смыть их собственными руками, не обращая внимания на осуждение черни. Грубое невежество, почти всегда вырождающееся в безжалостный деспотизм, иначе толкует эти благородные движения Мазепы.

«Этот недоляшек или полный лях продал москалям Украйну за кавалерию и княжеский титул»[99], – говорят о Мазепе, намекая на то благорасположение Петра, какое выразилось в пожаловании Мазепе в 1700 г. ордена св. Андрея Первозванного и возведении его императором германским Иосифом в княжеское Священное Римской империи достоинство.

«Не буде у нас на Украйне добра, – рассуждает другой достойный представитель толпы, сотник Мандрыка, – пока сей гетман живый буде, бо сей гетман – одно з царем разумеет. Царь на Москве своих губит и в ссылку засылает, а гетман разными способами до умаления Украйну приводит… Для того-то он часто на Москву бегае, щоб там науку брать, яким способом сей народ сгубить»[100].

«Еще такого нежелательного гетмана у нас не было», – кричит третий, кошевой Гордеенко[101]. Словом, всякая несправедливость Петра, всякий неверный шаг его неосторожной политики ложится тенью на Мазепу и вооружает против него Малороссию. Что же делает Петр? Защищает ли он своего верного умного слугу, понимает ли хотя бы его положение?

IV

С непостижимою силою рока события мчались одно за другим. Петр не имел никаких поводов подозревать Мазепу в измене, хотя и знал о действительном отношении к нему консервативной Малороссии. Но тем более он должен был ценить ее умного гетмана, стоявшего неизмеримо выше общего уровня развитая Малороссии, прозревавшего законы исторической необходимости и следовавшего им вопреки злобно настроенной толпе. И, если бы Петр был внимательнее или более искренно интересовался судьбами Малороссии, то заметил бы в лице гетмана Мазепы не только своего единомышленника, но и незаменимого наставника и руководителя. Вышло иначе. С непостижимым упрямством Петр шел навстречу тому, что только озлобляло против него Малороссию и даже ее гетмана. Он знал, что Мазепа начинает на местах казаться уже изменником родному краю, что та горячая любовь его к отчизне, какая вызывает его вмешательство в политику царя, толкуется как соглашение с царем на почве общего желания погубить Малороссию, что положение Мазепы делается всё более трагическим, и, между тем, им делается как бы умышленно всё то, чтобы увеличить трагизм этого положения и создать обстановку, откуда нет выхода. «В начале 1700 года получен указ послать козаков в Ливонию на помощь польскому королю; гетман снаряжает охотные полки под начальством Искры; едва приготовились полки – получается указ: самому гетману идти на войну; не успел гетман выступить в августе, – новый указ: не ходить вовсе; едва гетман распустил полки – новый указ: отправить наскоро 12000 козаков. В апреле 1701 г. – указ выступить самому гетману; в июле – указ гетману возвратиться, но послать отряд козаков. Весною 1705 года – гетману указано идти на Волынь; в мае – указ идти налегке в Брест; в июне – третий указ: идти самому в Польшу, а в Литву отправить козацкий отряд для соединения с великорусскими военными силами»[102].

Нужно было иметь или слишком много уверенности в собственной силе, или слишком мало уважения к Мазепе, чтобы забрасывать его такими противоречивыми указами. Нужно знать настроение Малороссии раздраженной и уже озлобленной, чтобы судить о впечатлении таких указов. Нужно знать дикую массу, поставленную в необходимость несколько раз покупать боевого коня и продавать его, снаряжаться и разоруживаться[103], чтобы понять положение Мазепы. Это положение делалось тем более рискованным, чем больше была его любовь к отчизне, которая не позволяла ему унижать престиж царя и Москвы и заставляла его на себя брать ответственность за ошибки правительства пред козаками, упрекавшими его в измене Малороссии. Мазепа предвидел, чем могут кончиться испытания, создаваемые ему царем, но тем большая ему честь, что он продолжал еще вести борьбу с прежним рвением, делая попытки открывать глаза Московскому правительству на неосторожные, роковые шаги его политики. Наступает шведская война. Общее недовольство Петром, вызываемое его реформами, отражающими столько же ничем не оправдываемую симпатию к Польше, сколько и непозволительное неуважение к исконным русским началам, растет. К этому прибавляется недовольство, вызванное войною. Петр не церемонится с козаками, смешивает их с своими великорусскими отрядами, посылает под команды немцев, чем наносит не только жестокий удар козацкой гордости, но и дает повод к бесконечным ссорам между великороссами и малороссами. Последние испытывают непередаваемые бедствия, создаваемые столько же условиями войны, сколько, в значительно большей мере, отношением к ним великорусских войск, поставленных в неизмеримо лучшее положение. «Когда так, – кричат козаки, – пойдем к польскому королю служить»[104]. Многие ушли к шведам. Престарелому гетману становится всё более трудным справляться с таким настроением. Недоумение его увеличивается. Он ищет ключ к разгадке такого непонятного отношения царя к козакам, бывшим всегда его верными слугами, он удивляется явному предпочтению «москаля», не понимает, зачем нужно разжигать страсти и открытыми привилегиями московских войск создавать почву для недовольства козаков и вызывать их на восстание.

«Нельзя так насиловать людей», – пишет Мазепа Головину. Одновременно доносит в приказ: «У всего малороссийского народа зело отпадает сердце к великому государю. И козаки и поселяне – все злобятся на меня, кричат в одно: пропадать нам до конца; сгубят нас москали. У всех одна мысль: уходить за Днепр. Может произойти внезапное зло»[105].

Однако намерения Москвы в отношении Малороссии были уже настолько определенны, что изменить их не могли никакие предостережения гетмана Мазепы, всё еще продолжавшего верить в искренность этих намерений. При всем том, недовольство в войсках запорожских грозило перейти в открытый бунт и, выведенный из себя московской политикой молчания, Мазепа обращается уже непосредственно к царю и пишет: «И в людях самых ближних ко мне не нахожу ни верности искренней, ни желания сердечного быть в подданстве у вашего царского величества, как я точно сие вижу и ведаю»[106].

Это было правда. К тому времени уже