— Уже почти, — закидывает пустые шприцы в пакет.

— Что за волшебная дрянь?

— Знакомый медик подсуетил…

Не знаю, что это, но по ощущениям где-то через пару минут те двое, что за моей спиной, реально отключаются.

— Не переборщил с миллилитрами?

— Не переживай, я позабочусь о том, чтобы они подыхали медленно.

Включаю поворотник.

— Номера, — напоминает Ян.

— Точняк.

Жму на кнопку.

Эх, номера-перевертыши — крутое приобретение. Спасибо Эмилю, подогнал.

* * *

На МКАД выезжаем полчаса спустя. А еще минут через двадцать случается нежданчик…

Менты тормозят. Прямо как в дешевом отечественном сериале.

— И че? — смотрим с Малевичем друг на друга.

— Да ниче, опускай стекло, — Ян расслабленно откидывается на подголовник.

Блять, пиздец. Попадос.

— Добрый вечер, — здороваюсь с подошедшим инспектором.

— Добрый.

Этот хер нудно представляется себе под нос и просит предъявить документы.

— Почему нарушаете? — внимательно их рассматривает.

— Обоснуйте.

— У вас стекла тонированные.

— Тонированные, — не отрицаю.

— Запрещено законом.

Статью, пункт называет.

— Так это, вынужденная мера. У моего другана гелиофобия, — давлю улыбку и киваю на бледнолицего, сидящего на пассажирском. Как раз недавно смотрели с Яськой ролик на ютубе. — Боязнь солнечного света, — услужливо поясняю волчаре.

— А с этими что? — наклоняется тот, заглядывая в окно.

— Перебухали в клубе. Сначала подрались, теперь спят, как младенцы. Ебанутые.

С заднего доносится медвежий храп.

— Вы тоже употребляли?

— Да не дождетесь.

— Замер тонировки производить будем?

— А есть спецоборудование? — задаю встречный вопрос.

Не в нашей ситуации выебываться, но, сука, не удержался.

— У вас недопустимый процент затемнения. Лобовое, боковые.

— Заценил, да? Отлично смотрится.

— Устранять на месте будете?

— Я похож на идиота? Столько бабла за поклейку и пленку отдал.

Мент что-то мне заливает.

Краем глаза замечаю Яна, выходящего из тачки.

Обходит автомобиль, направляется к машине ДПС.

Какого хера задумал?

Напрягаюсь.

К счастью, зря. Вскоре нас отпускают. Оказывается, Абрамов ходил разруливать возникшую ситуацию. «Договариваться» с тем, кто старше по званию.

— За малым нас не нахлобучили, — обретаю голос какое-то время спустя.

Ян никак не реагирует. Нервная система у него, надо сказать, железная.

До пункта назначения, старой заброшенной подмосковной дачи, стоящей на отшибе, добираемся быстро.

Вытаскиваем «овощи» из бэхи и тащим их в обветшалый дом, в котором нет ни света, ни тепла, ни мебели.

Один из товарищей начинает подавать признаки жизни. Второй наслаждается сном чуть дольше, но по итогу оба потихоньку приходят в себя и, очнувшись, явно не соображают, где находятся. Мычат по очереди что-то нечленораздельное. Что-то, смутно напоминающее «где я»…

Ян заходит в комнату. Сперва выплескивает ярость путем физического воздействия. Жестоко. Грубо. Безжалостно. И тут я не вмешиваюсь… Представить не могу, что сделал бы сам, если бы мою Сашку кто-то обидел.

Поднимаю голову. Вижу, как берет в руки канистру, поливает чуваков бензом и хладнокровно чиркает зажигалкой.

У меня аж у самого очко сжимается, когда смотрю на вспыхнувшее пламя.

Да… А я не ошибся. Этот товарищ отмороженный на всю кучерявую башку.

— Каримов где? — произносит ледяным тоном, пока те двое, что скулят на полу, пытаются отползти к стене.

Рослый что-то шепелявит в ответ.

— Громче, я не слышу, мразь.

Тот повторяет.

— Мне нужен точный адрес, гнида! — приближается к нему и, конечно, учитывая обстоятельства, сразу же получает то, что хочет. После чего наши попутчики отправляются связанными в подвал. Где мы их благополучно закрываем…

Покидаем дом, садимся в тачку. Уезжаем. Все это молча.

Чуть дальше в глуши притормаживаю. Достаю сигареты из бардачка и бутылку воды.

— Пошли, — выбираюсь на свежий воздух.

На улице смываем кровь с костяшек его пальцев, и девственный снег тут же окрашивается в красный.

— Что с Каримовым делать будем? — интересуюсь, ныряя пальцами в пачку. Одну сигу себе достаю, вторую ему.

— Еще не решил.

— Вместе идем.

— Это только меня касается.

— Я сказал тебе, не дури, Абрамов. Подстрахую. Понял?

Курим и слушаем тишину, от которой я отвык из-за вездесущего шума столичного муравейника.

На обратке застаем рассвет.

— Хочешь послушать одну из моих любимых песен? — предлагаю зачем-то.

— Есть надежда на то, что это не сборник треков Харитоновой?

— Она отлично поет, между прочим.

— А толку… Погоны выбрала. Думал, сильнее характером, но нет.

Игнорирую этот комментарий. Открываю плейлист в телефоне. Ищу нужного исполнителя. Включаю.

— Альянс. «На заре»? — в изумлении выгибает бровь. — Бля… Мягко говоря, неожиданно.

— Меня грузит и от музона, и от текста по полной. В армии у пацанчика услышал эту песню. Потом себе сохранил. Иногда гоняю на репите… ну знаешь, когда о жизни и смерти тянет поразмышлять.

Кивает и обращает взгляд к лобовику. Как будто тоже понимает, о чем я толкую.

Из динамиков льется музыка. Я смотрю на дорогу. На солнце, разбросавшее свои первые лучи по небу. На верхушки деревьев. На скучные новостройки, появляющиеся то тут, то там…

Когда мы ехали с Абрамовым тем зимним утром в одной машине, ни я, ни он, не предполагали, что ждет нас за горизонтом…

Кто же знал о том, что уже на следующий день Ян меня не послушает и отправится мстить Каримову в одиночку.

Кто знал, что жизнь каждого из нас изменится на сто восемьдесят градусов.

Кто знал, что впереди череда взлетов и падений. Черные полосы и сменяющие их белые. Радость. Горе. Боль. Разлука.

Кто знал, что застрявшие в моей башке слова Абрамова окажутся пророческими? Ведь через определенный промежуток времени моя Саня станет тем самым прошлым. Прошлым, так и не ставшим для меня будущим…

Глава 49. Бандалетов

Несколько лет спустя…

Саша

— Вон те вроде уходят, — Машка тычет пальцем влево, одной рукой удерживая поднос.

— Первокурсники… — смотрю на часы. — Их давно уже тут быть не должно.

Направляемся в сторону шумной компании. Парни как раз поднимаются из-за стола, бурно при этом что-то обсуждая.

— Стоять! — командует Машка. — Чей поднос?

Затыкаются, заметив нас.

— Здесь самообслуживание! Память отшибло? Убираем за собой, товарищи курсанты!

Один из них послушно тянется за подносом, но брюнет, весьма крепкий на вид, жестом его останавливает.

— Герыч, ей надо, пусть сама и убирает, — заявляет нагло.

— Правила для всех едины! — сообщает Машка тоном прокурора.

— Да клал я на твои правила!

— Ты… ты охамел??? — выдает она растерянно. — Здесь принято… убирать! Всех касается!

— Я не все!

— Я доложу твоему куратору о нарушении по…

— Плевать, отъебись, — перебивает он ее.

— Да я тебя… Да ты… — Вербицкая, красная как рак, в порыве злости сжимает маленькие кулачки.

— Ну и что ты мне сделаешь? Говорю же, мне плевать.

Этот урод харкает