– Князь-батюшка… я ведь тебе давно служу… – Бебеня смутился, и это даже испугало князя, отродясь он своего верного помощника таким не видывал. – Князь-батюшка, ты ведь меня о вере никогда не спрашивал!..

– Так ты же православный! Что тут спрашивать?

Бебеня вздохнул.

– Некрещеный я…

– Откуда ж ты такой взялся? – помолчав, спросил князь.

– Сам не ведаю. Меня к воротам яма принесла бабка. На коленях стояла, просила, чтобы сжалились, приютили. Ее тогда спросили, какого рода-племени дитя, она и побожилась, что крещеное, а крестик-де по дороге потерялся. Потом, когда помирать собралась, призналась: соврала, чтобы русские ямщики с их бабами пустили жить в яме, помогать по хозяйству.

– Так то и была бабка-татарка?

– Да.

– А мать? А отец?

– Время было такое – по царству опричники покойного государя гуляли, много зла натворили. Бабка раз сказала – отец за мать заступился, обоих порешили. А другой раз – мать-де украли для утехи какого-то опричного воеводы, и он-де мой батюшка. Сам не ведаю, кто я таков… Татары, бывают, за своего принимают, а бывает, и нет. С твоими ногайцами жил – не гнали, говорили – ты нам, поди, родня. Одна бабка-турчанка сказала – ты, поди, из наших, из крымцев, больно похож, твой отец с ханом Даулет-Гиреем приходил здешние города грабить.

– Некрещеный, стало быть…

– Да, князь-батюшка. А рос среди русских и с детства в церковь ходил, и причащался, и постился… А как узнал, что некрещеный, так и от церкви отстал. Заходить-то захожу – свечку Николе-угоднику затеплить…

Ногаец крепко задумался. Много всякого пестрого народа повидал он, однако Бебенина судьба казалась ему невероятной.

– Без веры жить нельзя, – наконец сказал он. – У брата на дворе живет умный человек, да ты его видал – Кадыр-Али-бек. Он много чего повидал. Ступай-ка ты к нему и расскажи про себя и про свою татарочку. Пусть он этот узел распутывает, а я не берусь.

– Я к нему пойду…

– Да сперва подумай хорошенько – нужна ли тебе жена.

– Нужна.

– А ты ей? – совсем прямо спросил князь.

Бебеня вздохнул.

– Ты бы с ней сперва сговорился, – сжалившись, посоветовал ногаец. – Хоть так и не положено у мусульман. Я ее видел – она с норовом.

Бебеня даже шарахнулся от князя – не ждал, что тот сразу разгадает, кто у него на примете.

Деревнин же принялся ломать голову – где взять бумагу, чернильницу и перышко. Скакать за ними домой – терять время. В выстуженной избушке Бакиру станет хуже, а если на время, что печь топится да дым уходит, вытащить на свежий воздух, так тоже на пользу здоровью не пойдет.

Он спросил совета у князя Урусова.

– Сколько до того Ростокина? – спросил ногаец.

– Верст, поди, с десяток.

– Дам своего коня, сам поскачешь. С тобой – Тришка и Елка, пропасть не дадут.

– По реке?

– Отчего бы нет? Им тоже лучших коней дадим. А следом пустим возки с бабами и хворым Бакиром.

Спорить с князем Деревнин не осмелился.

– А как же быть с Нуржаном? – только и спросил он.

– С этим самцом-алмасты мы сами управимся. Езжай, подьячий. Ни о чем не беспокойся. Эй, молодцы! Моего коня подьячему!

– А обратно?

– Тришка приведет. Ну, с Богом!

Глава 13. Учитель и ученик

Кадыр-Али-бек и Ази-ханум сидели в малой юрте на шесть канатов. С ними была и матушка Ораз-Мухаммада – Алтын-ханум. Старый мудрец и бабушка воеводы тихо разговаривали о былом, матушка молчала.

Все трое сильно беспокоились – Ораз-Мухаммад затеял опасное дело, ушел со своими людьми в ночь, близилось утро, он еще не появился.

– Я его понимаю, ханум, – сказал Кадыр-Али-бек. – Он из рода хана Чингиза, сама знаешь, это много значит. Он не может жить без побед. Спасти брата – тоже победа.

– Он мог бы прислать кого-нибудь. Там, у Крымского двора, полно стрельцов. Мало ли что случилось.

– С ним Урак бин Джан-Арслан. Он осторожнее нашего орленка. И стрельцы уже не так свирепы, как раньше, когда посольство только приехало. Вспомни, как они охраняли наш двор. А теперь обленились и преспокойно выпустили нашего орленка вместе с его людьми. Боярин Годунов умен – он понимает, что Ораз уже не станет сговариваться с Кул-Мухаммадом, тот просто побоится с ним встречаться. Так что и охранять его не нужно.

– Я боюсь зла от этого боярина.

– Я тоже. Но я сам поеду к нему. Он человек умный и хитрый, я тоже, благодарение Аллаху, бываю хитер, как-нибудь договоримся.

Алтын-ханум громко вздохнула.

Ей трудно было понять сына с его причудами. Если бы он был так же отважен и прост, как его отец, Длиннострелый, ей было бы легче. Но отец ее детей Длиннострелый не играл по ночам на кобызе. На кобызе играют баксы-целители, как вышло, что сын пристрастился к этим струнам, к этому смычку? Пытался исцелить собственную душу?

– Идут! – воскликнула Ази-ханум. – Он проголодался, нужно готовить дастархан. И кормить его людей.

Она поднялась с кошмы и быстро вышла из юрты. Женщины, которые готовили еду, жили в деревянном доме, Ази-ханум хотела сама растолкать их, чтобы подали то ли ужин, то ли уже завтрак в большую юрту. Ее радовало, когда она могла что-то сделать для внука, и она охотно сама становилась к казану, чтобы помешивать кауырдак.

Во дворе негромко переговаривались мужчины. Голоса внука Ази-ханум не услышала.

Когда она вернулась в малую юрту, там напротив Кадыр-Али-бека сидел Бебеня. Этого человека она знала.

– Прости, ханум, что я среди ночи пристаю к уважаемому беку со своей бедой, – сказал Бебеня.

– Где внук?

– В большой юрте. Сказал, чтобы ему не мешали. Хочет там посидеть один. Ханум, все кончилось хорошо, наши почти не пострадали.

– Но он недоволен.

– Он потерял друга…

– Ты же сам сказал, охвостье шайтана, что наши не пострадали!

– Это