Ораз-Мухаммад сам расстегнул на теле азям и распустил ворот рубахи.

– Нет креста… – растерянно сказал он. – Кто же он?

– Может, там, за морем, не положено кресты на шее носить? – предположил ногаец. – Брат, наш подьячий прав, надо бы тело отвезти на Английский двор. Они там хоть имя знают.

Ораз-Мухаммад выпрямился.

– Имя они знают. А я знаю иное – он за моего брата жизнь отдал.

– И как ты собираешься его хоронить, Ораз Онданович? – осторожно спросил подьячий. – Не в лесу же закапывать. Да и не сможем – и лопат у нас нет, и земля промерзла аршина на три-четыре вглубь. В Москву везти – морока. Все мы можем утром войти через разные ворота – а ну как кто из привратников сунет нос в возок?

Воевода ничего не ответил.

– Пойдем-ка, – сказал князь. – Ему нужно побыть наедине с этим другом. Мертвый друг – все равно друг, ты не знал? С ним можно о многом потолковать…

Ногаец воткнул факел в снег и повел Деревнина прочь от возка, к костру.

У костра они обнаружили Зульфию, которую Жанаргуль выставила из избушки, сказав, что сама будет ходить за больным мужем. Татарочка не слишком огорчилась. Она, грея руки у огня, даже веселилась и смеялась шуткам молодцов.

– Глянь ты, как вольно себя ведет, – удивился Деревнин.

– Так она года три или четыре жила на дворе у брата, с казахскими бабами и девками, – объяснил князь. – У них девицам свободнее живется, чем у татар.

– Жезтырначица… – раздалось за спиной. Это был Бебеня, глядевший на веселье у костра с явным неодобрением.

– Тебе что до нее? – спросил ногаец.

Бебеня не ответил.

– А ведь хороша собой, – сказал подьячий. – Вот ведь будет какому-то татарскому молодцу счастье.

– Кто ее такую за себя возьмет? – буркнул Бебеня. – Избегалась! Поди, со всеми перецеловалась! В старых девках помрет.

– Угомонись ты! Вот тоже блюститель бабьего целомудрия сыскался! О Зульфие Ази-ханум, поди, уж позаботилась. Она, когда брала девицу к себе, обещала родне, что приищет хорошего жениха. А теперь Зульфия славно брату послужила, он к приданому еще от себя добавит. Вот увидишь, месяца не пройдет, как Зульфия выйдет замуж, – пообещал князь. – Кабы Ази-ханум моего совета спросила, я бы ей своего Нурлубая предложил. Ему, кажись, то ли двадцать пять, то ли уже двадцать шесть стукнуло, давно пора семью заводить. Он мусульманской веры, я его отца знаю, там в семье вера крепкая. И ростом он высок, и статен, и на вид приятен, чего еще девке надо?

– Дурак он, – объявил Бебеня.

– Да что с тобой такое? Никто тебе не угодит! Девка тебе – жезтырначица, Нурлубай – дурак. Может, брюхо у тебя схватило? – осведомился ногаец.

Бебеня молча ушел во мрак.

– Что-то нужно делать с телом, – сказал Деревнин. – Может, прямо тут, в лесу, и закопать? Под костром земля, чай, прогрелась, вот бы еще лопатка у старухи нашлась.

– Брат не пожелает, – ответил ногаец.

– Те люди с Английского двора ведь сказывали, что судьба-де ему лежать в безымянной могиле. А они своего человека лучше знают. Ну, коли не в лесу схоронить, так подбросить к Английскому двору?

– Он не пожелает.

– Коли так, я уж и не знаю…

– И я не знаю… – Князь задумался и позвал: – Бебеня!

– Тут я.

– Бебеня, дельце есть. Надобно это мертвое тело переправить в Москву, на двор к брату. Справишься – награжу. Сам знаешь, я не скуп. А как ты это сделаешь – твоя забота.

– Моя, – согласился Бебеня. – Дельце непростое. После нашего налета на Крымский двор все переполошились, подозревать станут воеводу Ораза Ондановича, более – некого, ну кому еще это посольство нужно? И посол непременно поедет жаловаться к боярину Годунову.

– Поедет, – согласился ногаец. – Сам знаешь, мы хотели тишком да молчком все сделать, не вышло. Покойников не менее пяти оставили. Нуржана и Бакира утащили. Да только брат найдет, что сказать боярину. Эта беда тебя пусть не беспокоит. Ты мертвым телом займись. Сейчас зима, его можно долго на холоде продержать. А потом – к брату на двор. Сам решил хоронить – сам пусть и хоронит.

– Не тревожься, князь-батюшка, все будет исполнено, да только…

– Денег дам, сколько попросишь. Я тебя знаю, лишнего не возьмешь.

– Да нет, не то… – Бебеня указал взглядом на Деревнина. Тот понял и отошел. Но слух у него был отменный. И то, что он услышал, едва не заставило его заржать, как жеребец стоялый. Совладал с собой подьячий, хотя это и стоило ему труда.

– Ну так говори, – приказал ногаец.

– Князь-батюшка, я тебе десять лет честно служил, а доброй награды пока не выслужил, – собравшись с духом, сказал Бебеня.

– Это так. Чего же ты хочешь? – спросил ногаец. – Да говори же! Ну?

– Жени меня.

– Окстись! Сам же ты еще недавно твердил, что нужна тебе жена, как пятое колесо в телеге! – Князь рассмеялся.

– Твердил, да передумал. Встретил одну лебедушку… Князь-батюшка, во мне ведь кровей – как в бродячей собаке, может, только немецкой нет, а прочих понамешано – и Боже упаси. Есть и татарская кровь, бабка татаркой была.

– К чему ты клонишь, Бебеня? Татарочка-зазноба у тебя завелась?

– Да, – сказал Бебеня. – Как раз такова, что мне под стать. Не коровища бестолковая, не дородная девка в три обхвата – таких мне и даром не надобно. А шустрая, верткая, глаза быстрые, черные, смышленая, красивая… Если недоглядеть – уведут, вот те крест истинный, уведут! Как кобылу из стойла!

– Погоди, Бебеня, погоди! Если девка сирота, так непременно есть родственники. Если отецкая дочь – тем более. Как же я пойду к татарам сватать девицу за православного? Да меня, хоть я и князь, прогонят в тычки, – сказал ногаец. – Да еще и припомнят, что я от Аллаха отрекся, покрестился. Поищи себе другую невесту.