Шрифт:
Закладка:
Руссо понял, что архиепископ особенно оскорблен доктриной о том, что люди рождаются добрыми или, по крайней мере, не злыми; Бомон понял, что если бы это было так, если бы человек не был испорчен при рождении, унаследовав вину Адама и Евы, то доктрина об искуплении Христом пала бы; а эта доктрина составляла самую суть христианского вероучения. Руссо ответил, что доктрина первородного греха нигде четко не прописана в Библии. Он понял, что архиепископ был потрясен предложением отложить религиозное обучение; он ответил, что воспитание детей монахинями и священниками не уменьшило ни греха, ни преступлений; эти ученики, повзрослев, потеряли страх перед адом и предпочитают маленькое удовольствие под рукой всему обещанному раю; а сами священники — были ли они образцами добродетели в современной Франции?37 Тем не менее, «я христианин, искренний христианин, согласно учению Евангелия; не христианин как ученик священников, но как ученик Иисуса Христа». Затем, устремив взгляд на Женеву, Руссо добавил: «Счастливый тем, что родился в самой святой и разумной религии на земле, я остаюсь нерушимо привязанным к вере моих отцов. Как и они, я принимаю Писание и разум как единственные правила моей веры».38 Он чувствовал упрек со стороны тех, кто говорил ему, что «хотя все разумные люди думают так, как вы, нехорошо, чтобы так думали простолюдины».
Об этом мне кричат со всех сторон; об этом, возможно, сказали бы мне вы сами, если бы мы остались вдвоем в вашем кабинете. Таковы люди; они меняют свой язык вместе с одеждой; они говорят правду только в халате; в своей публичной одежде они умеют только лгать. И они не только обманывают и самозванствуют перед лицом человечества, но и не стыдятся наказывать против собственной совести того, кто отказывается быть таким же публичным обманщиком и лжецом, как они сами.39
Это различие между тем, во что мы верим, и тем, что мы проповедуем, лежит в основе коррупции в современной цивилизации. Существуют предрассудки, которые мы должны уважать, но не в том случае, если они превращают образование в сплошной обман и подрывают моральные основы общества.40 А если эти предрассудки становятся убийственными, будем ли мы молчать об их преступлениях?
Я не говорю и не считаю, что нет хорошей религии… но я говорю… что среди господствующих религий нет ни одной, которая не наносила бы жестоких ран человечеству. Все секты мучили других, все приносили Богу в жертву человеческую кровь. Каков бы ни был источник этих противоречий, они существуют; разве преступно желать их устранить?41
В конце своего ответа Руссо с любовью защищал своего Эмиля и удивлялся, почему его автору не воздвигли статую.
Если допустить, что я совершал ошибки, даже если я всегда ошибался, неужели книга, в которой повсюду — даже в ее ошибках, даже в том вреде, который в ней может быть, — чувствуется искренняя любовь к добру и рвение к истине, не заслуживает снисхождения?…Книга, которая дышит только миром, кротостью, терпением, любовью к порядку и повиновением законам во всем, даже в вопросах религии? Книга, в которой дело религии так хорошо поставлено, где мораль так уважаема… где порочность рисуется как глупость, а добродетель — как такая милая?… Да, не побоюсь сказать: если бы в Европе существовало хоть одно правительство, по-настоящему просвещенное… оно оказало бы автору «Эмиля» публичные почести, воздвигло бы ему статуи. Я слишком хорошо знаю людей, чтобы ожидать от них такого признания; я не знал их настолько хорошо, чтобы ожидать того, что они сделали».42
Они воздвигли ему статуи.
III. РУССО И КАЛЬВИНИСТЫ
Письмо Кристофу Бомону порадовало лишь немногих вольнодумцев во Франции и нескольких политических бунтарей в Швейцарии. Из двадцати трех «опровержений», адресованных автору, почти все были от протестантов. Женевское кальвинистское духовенство усмотрело в «Письме» нападки на чудеса и библейское вдохновение; потворствовать подобным ересям означало бы вновь навлечь на себя опасность, которой их подверг д'Алембер. Разгневанный тем, что женевские либералы не выступили в его защиту, Руссо (12 мая 1763 года) направил в Большой совет Женевы заявление об отказе от гражданства.
Это действие получило определенную поддержку. 18 июня делегация подала первому синдику республики «Очень скромное и почтительное представление граждан и мещан Женевы», в котором, среди прочих претензий, жаловалась на незаконность приговора над Руссо и на то, что конфискация экземпляров «Эмиля» из женевских книжных магазинов нарушила права собственности. Совет двадцати пяти отклонил протест, а в сентябре прокурор Жан-Роберт Троншен (двоюродный брат врача Вольтера) опубликовал «Письма о кампании», защищая оспариваемые действия Совета. Репрезентанты» обратились к Руссо с просьбой ответить Троншину. Не желая оставлять плохое без внимания, Руссо опубликовал (декабрь 1764 г.) девять «Писем с горы» — ответ из своего горного дома олигархии Женевской равнины. Разъяренный против духовенства и Совета, он нападал на кальвинизм и католицизм и сжег за собой почти все мосты.
Формально он адресовал письма лидеру Représentants. Он начал с того, что поспешно осудил свои книги и свою личность, не дав возможности защититься. Он признал недостатки своих книг: «Я сам нашел в них множество ошибок; не сомневаюсь, что другие могут увидеть гораздо больше, и что есть еще такие, которых ни я, ни другие не заметили«…Выслушав обе стороны, публика вынесет свой приговор;…книга восторжествует или падет, и дело закрыто».43 Но была ли книга «пагубной»? Мог ли кто-нибудь читать «Нувель Элоиз» и «Профессию любви савойского викария» и действительно верить, что их автор намеревался
