Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Руссо и Революция - Уильям Джеймс Дюрант

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 88 89 90 91 92 93 94 95 96 ... 487
Перейти на страницу:
в его письмах за признание в любви; она отвечала ему нежно, тепло, восторженно; она послала ему свой портрет, протестуя, что он ее не удовлетворяет; она впала в отчаяние, когда он ответил ей со спокойствием человека, который никогда ее не видел.24 Однако другие поклонники желали целовать землю, по которой он ходил; некоторые воздвигали ему алтари в своих сердцах; некоторые называли его возрожденным Христом. Временами он принимал их всерьез и считал себя распятым основателем новой веры.25

На фоне этих возвеличиваний, как бы подтверждая аналогию, первосвященник Храма призвал народ осудить его как опасного революционера. 20 августа 1762 года Кристоф де Бомон, архиепископ Парижский, выдал всем священникам своей епархии мандат на чтение в своих общинах и публикацию во всем мире его двадцатидевятистраничного обличения Эмиля. Он был человеком строгой ортодоксальности и святой репутации; он боролся с янсенистами, энциклопедистами и философами; теперь ему казалось, что Руссо, внешне отделившись от неверных, присоединился к ним в нападках на веру, на которой, по мнению архиепископа, покоился весь общественный строй и нравственная жизнь Франции.

В начале он процитировал Второе послание святого Павла к Тимофею: «Наступят бедственные дни, когда явятся люди, прельщенные сами собою, дерзкие и гордые богохульники, нечестивые клеветники, раздутые от высокомерия, любители удовольствий, а не Бога, люди, развращенные духом и порочные в вере».26 Несомненно, эти времена наступили!

Неверие, подстегиваемое всеми страстями, предстает под всеми формами, чтобы хоть как-то приспособиться ко всем возрастам, характерам и степеням. Иногда… оно заимствует стиль легкий, приятный и фривольный; отсюда столько сказок, столь же непристойных, сколь и нечестивых [романы Вольтера], забавляющих воображение как средство обольщения ума и развращения сердца. Иногда, поражая глубиной и возвышенностью своих взглядов, они притворяются, что возвращаются к первым принципам знания и берут на себя божественную власть, чтобы сбросить иго, которое, по их словам, позорит человечество. Иногда она, как разъяренная женщина, выступает против религиозного рвения, но при этом с энтузиазмом проповедует всеобщую терпимость. А иногда, объединяя все эти разнообразные манеры речи, он смешивает серьезное с игривым, чистые максимы с непристойностями, великие истины с великими заблуждениями, Веру с богохульством; одним словом, он берется примирить свет с тьмой, Иисуса Христа с Белиаром.27

Это, сказал архиепископ, особенно характерно для Эмиля, книги, наполненной языком философии, но не являющейся философией; изобилующей крупицами знаний, которые не просветили автора и должны только запутать его читателей; человека, склонного к парадоксам мнений и поведения, сочетающего простоту манер с пышностью мысли, древние максимы с безумием новаторства, безвестность своего затворничества с желанием быть известным всему миру. Он порицает науки и культивирует их; он превозносит совершенство Евангелия и разрушает его учение. Он сделал себя Наставником человеческой расы, чтобы обмануть ее, Наблюдателем общественности, чтобы ввести мир в заблуждение, Оракулом века, чтобы уничтожить его. Что за предприятие!28

Архиепископ был потрясен предложением Руссо не упоминать Эмилю о Боге и религии до двенадцати или даже восемнадцати лет. Таким образом, «вся природа напрасно возвещала бы славу своего Творца», а все нравственные наставления лишились бы поддержки религиозной веры. Но человек не добр от природы, как предполагал автор; он рождается с пятном первородного греха; он участвует во всеобщей порче человечества. Мудрый воспитатель — лучше всего священник, ведомый божественной благодатью, — будет использовать все справедливые средства, чтобы питать добрые порывы в людях и искоренять злые; поэтому он будет кормить ребенка «духовным молоком религии, чтобы он мог расти к спасению»; только такое воспитание может сделать из ребенка «искреннего поклонника истинного Бога и верного подданного государя».29 Так много греха и преступлений остается даже после такого усердного обучения; представьте себе, чем бы они были без него. Поток нечестия захлестнул бы нас.30

По этим причинам, — заключил архиепископ,

Посоветовавшись с несколькими лицами, отличающимися благочестием и мудростью, и призвав святое имя Божие, мы осуждаем упомянутую книгу как содержащую отвратительную доктрину, разрушающую естественное право и основы христианской религии; как устанавливающую принципы, противоречащие моральному учению Евангелий; как склонную нарушать мир в государствах и вести к восстанию против власти государя; как содержащую очень большое количество предложений, ложных, скандальных, полных ненависти к Церкви и ее служителям…Поэтому мы категорически запрещаем всем и каждому в нашей епархии читать или хранить указанную книгу под страхом наказания».31

Этот мандат был напечатан «с привилегией короля» и вскоре достиг Мотье-Траверса. Руссо, всегда решивший больше ничего не писать, решил ответить. Прежде чем отложить перо (18 ноября 1762 года), он напечатал свой ответ на 128 страницах. Он был напечатан в Амстердаме в марте 1763 года под названием «Жан-Жак Руссо, гражданин Женевы, Кристофу де Бомону, археологу Парижа». Вскоре он был осужден Парижским парламентом и Женевским советом. Напав на обе ведущие религии Европы, Руссо в ответ обрушился на них обоих; теперь застенчивый романтик, отвергавший философов, повторял их аргументы с безрассудной смелостью.

Он начал с вопроса, который до сих пор задают друг другу все оппоненты в бесконечных спорах: «Почему я должен что-то говорить вам, монсеньер? На каком общем языке мы можем говорить, как мы можем понять друг друга?»32 Он сожалел о том, что когда-либо писал книги; он не делал этого до тридцати восьми лет, и впал в ошибку, случайно заметив тот «несчастный вопрос» Дижонской академии. Критики его «Рассуждений» заставили его ответить; «спор привел к спору… и я, так сказать, оказался автором в том возрасте, когда обычно отказываются от авторства»; с того времени и по сей день «отдых и друзья исчезли».33 За всю свою карьеру, утверждал он, он был более пылкий, чем просвещенный… но искренний во всем;… простой и добрый, но чувствительный и слабый, часто делающий зло и всегда любящий добро;… придерживающийся скорее своих чувств, чем своих интересов;… боящийся Бога без страха перед адом; рассуждающий о религии, но без распутства; не любящий ни нечестия, ни фанатизма, но ненавидящий нетерпимых больше, чем вольнодумцев;… исповедующий свои недостатки перед друзьями и свои мнения перед всем миром.34

Он оплакивал не столько католическое, сколько кальвинистское осуждение Эмиля. Тот, кто с гордостью называл себя жителем Женевы, бежал из Франции, надеясь вдохнуть в родном городе воздух свободы и найти там прием, который утешит его за унижения. Но теперь «что я могу сказать? Сердце мое замирает, рука дрожит, перо падает с нее. Я

1 ... 88 89 90 91 92 93 94 95 96 ... 487
Перейти на страницу: