мой меч полоснул его по ребрам.

– Я знаю, что ты ранен, хотя ты и не сказал мне.

– Ничего страшного. – Он отвел взгляд.

– А что будет в следующий раз? А если бы мы не успели увести рабов? Что, если…

Я закрыла глаза, и в момент темноты под веками мне вспомнился неистовый, всепоглощающий голод Решайе.

– Он словно опьянел. Впитывал каждую смерть, и…

– Он питается смертью, – закончил Макс.

– Он не собирался останавливаться. – У меня судорогой сжало горло. – И я не могла вернуть контроль. Я настолько потеряла власть над собой, что даже почти ничего не помню. Что, если это повторится?

– Мы не допустим повторения.

И мне оставалось только полагаться на его слова?

От одной мысли о том, что я могла натворить, меня охватывал удушающий страх. Глаза жгло, накатывали слезы. И тогда я призналась в том, о чем никогда раньше не решалась заговорить вслух:

– Мне кажется, я не справлюсь. Не думаю, что у меня хватит сил.

Тишина. Я рассматривала абстрактные узоры лунного света на траве и гравии в основном потому, что иначе мне пришлось бы заглянуть в лицо Макса.

– Давай я расскажу тебе одну историю, – наконец произнес он. – После завершения войны, после… всего… я долгое время не мог прийти в себя. Несколько лет я потратил на дешевый алкоголь, притоны Севесида и бесцельные скитания по миру. Однажды ночью я затеял обычную убогую драку в обычном убогом баре, за что мою обычную убогую задницу вышвырнули на мостовую. В тот год зима выдалась холодной, и я бродил по столичным улицам, дрожа от холода, как мокрая крыса.

Я подтянула колени к груди, уперлась в них щекой и повернулась к нему. Он скользнул по мне взглядом, и меня поразило, насколько смущенным он выглядит.

– А ведь, как нам обоим хорошо известно, я не создан для такого.

Я усмехнулась.

– Итак, – продолжил он. – Я заглянул в ближайшую открытую дверь, которую смог найти. Это оказалась небольшая пекарня, где на один вечер устроили выставку картин.

Его взгляд устремился вдаль, погружаясь в воспоминания. Мне стало интересно, знает ли он, насколько его переживания отражаются на лице, когда он что-то рассказывает. И как сильно мне нравится в нем эта черта.

– Если честно, картины были так себе. Художник в основном рисовал свою жену, отдыхающую в саду, и, скажем так, сразу становилось понятно, что он любитель. Но тем не менее в них сквозило что-то искреннее. Я сразу представил, как он тщательно выводит каждую расплывчатую линию. – Макс неловко хмыкнул. – Я был очень пьян.

Я прикрыла глаза и оказалась вместе с ним в маленькой пекарне.

– Но что меня действительно поразило, так это выставленное огромное полотно. Настоящий труд любви. И на нем была указана дата… – Он прочистил горло, словно поперхнулся. – Его написали в тот же день, когда случилось побоище в Сарлазае. Пока я находился там, в горах, сражаясь и… Где-то за много миль оттуда человек просто сидел в саду и писал свою ничем не примечательную жену, с благоговением, которому позавидовала бы любая богиня. И тогда меня это просто поразило, так сильно, что я разрыдался, как четырнадцатилетняя девочка, которой впервые разбили сердце. Потому что я забыл.

– Забыл? – прошептала я.

– Я забыл, что люди могут так жить. Я забыл, что кто-то где-то может неумело рисовать портреты своей жены в саду. Я зашел так далеко, что даже не помнил о существовании маленьких радостей, тем более одновременно с ужасными трагедиями.

Мое сердце сжалось, и я кивнула.

– У меня не было жены, которую я мог бы попросить прилечь на скамейке и позировать для меня, да и рисовать я не умею. Но когда я выплакался до изнеможения и протрезвел, я подумал… – Он едва заметно пожал плечами и посмотрел на меня. – Я подумал, что могу хотя бы разбить сад.

«Посадил все цветы до единого, – сказал тогда Саммерин. – Макс как с цепи сорвался».

Все встало на свои места. Я закрыла глаза, пальцы сами нащупали ожерелье на шее, большой палец нашел выгравированную сзади стратаграмму. Ту, что приведет меня домой.

– У тебя получился очень красивый сад.

– Лучший на острове Ара.

Боже, я и не подозревала, как сильно буду скучать по этому саду.

Повисло долгое молчание. А потом Макс произнес уже более серьезным голосом, с оттенком нерешительности:

– Ты подарила мне такое же чувство.

У меня перехватило дыхание.

– Не сразу, – продолжил он. – Хотя, должен признать, «щелк-щелк» меня очаровало с самого начала. Но пару недель спустя, когда ты рассказала, зачем приехала на Ару и что планируешь делать… Я успел забыл, что люди бывают такими. Что есть люди, которые просто хотят сделать что-то хорошее для мира вокруг.

Глаза жгло от навернувшихся слез. Я хотела этого – отчаянно хотела, хотя сейчас эта цель казалась мне совершенно недостижимой. Моя мать и Серел пожертвовали собой ради меня, потому что верили, что я смогу чего-то добиться. Но когда до меня доносились отголоски рыданий той женщины, я не чувствовала ничего, кроме стыда.

Я посмотрела на Макса, встретила его серьезный взгляд, и в том, как он смотрел на меня, было что-то, что разом отбросило все сомнения и неуверенность.

– Но ты, Тисаана, гораздо больше, чем то, что происходило с тобой, – мягко сказал он. – Думаю, ты забываешь об этом. Так же как и я, ты старалась, видела все, что стоило увидеть, потчевала меня, откровенно говоря, несмешными шутками, и… ты стала моим другом. Я начал уважать тебя за цели, к которым ты стремишься, не скрою. Но зато все остальное заставило меня…

Он закрыл рот, прочистил горло, отвернулся. Потом снова посмотрел на меня:

– Я пообещал тебе, что вместе мы справимся, и я не обманываю. Я буду с тобой до конца. Если ты захочешь все бросить и сбежать, клянусь, мы найдем выход. А если все полетит в пропасть, я полечу вместе с тобой, потому что это лучшее, что я…

Я не понимала, что плачу, пока не почувствовала соль на губах.

– Перестань.

Внезапно все приобрело смысл.

«Чего ты хочешь?» – спросила я Макса много месяцев назад. И я так и не смогла найти ответ на этот вопрос, который бы меня полностью устраивал. Но теперь я понимала. Я поняла, почему он так верил в меня. Потому что больше всего на свете Максу хотелось верить, что один человек способен что-то изменить. Потому что…

«Если ты сможешь, то и я смогу».

– Ты сможешь, даже если не смогу я, – выпалила я.

Между его бровями залегла морщинка.

– Умереть за кого-то легко, – продолжала я, – но жизнь гораздо ценнее. Я не даю тебе разрешения потерпеть неудачу, если у меня ничего не получится. Понимаешь?

Когда он не ответил, я повторила:

– Ты понимаешь?

– Да, – прошептал он.

– Я тебе не верю.

Я взяла его лицо в ладони и прижалась лбом к его