моего меча, – и его плоть рассыпалась на гниющие ленты.

Его тело еще не успело коснуться земли, когда я нашарила взглядом того, кого искала. Высокий тощий человек спрятался в углу под лестницей; черную шляпу он где-то потерял, и стали видны жидкие тонкие волосы на склоненной голове. Он смотрел в пол, будто надеялся, что, пока он ничего не видит, сможет остаться незамеченным.

Это он. Он.

Всю усталость словно рукой сняло от одного воспоминания: та страшная ночь, повторяющаяся снова и снова.

«Слишком мала для публичного дома». – «Смотря для какого».

Одним рывком через бурлящую массу тел я оказалась в углу. Схватила торговца за плечо и швырнула на каменный пол. Из его горла вырвался задушенный полукрик-полустон.

Я хотела убедиться, что он будет страдать так же, как страдала я.

…Еще, еще!..

Решайе поглощал мой гнев, умоляя дать ему больше власти. Сдерживать его становилось все труднее и труднее.

Торговец заслонил лицо руками, уже покрытыми пятнами омертвевшей плоти от моих прикосновений, и выкрикивал нечленораздельные мольбы:

– Пожалуйста, прошу, не надо… Пожалуйста…

Мой народ тоже умолял.

Я нависала над торговцем, расставив ноги по обе стороны его бедер, с Иль Сахаем в руках:

– Помнишь меня?

– Прошу, пощади… – Он отвернул голову, закрыв глаза и вжавшись щекой в пол.

– Смотри на меня!

Я приставила лезвие Иль Сахая к его лицу, рассекла щеку. При соприкосновении с металлом плоть тут же истлела. Полный боли визг прозвучал музыкой для моих ушей. Его страх растекался по венам, как порочный, пьянящий наркотик.

– Не убивай меня! – рыдал он.

Подонок. Я не видела в его глазах узнавания – там не отражалось ничего, кроме трусливой паники.

Он отобрал у меня все. Убил моих родных в собственных постелях. Не задумываясь, обрек ребенка на страшную судьбу. Не только меня, но и многих других.

И он не помнил.

Решайе зашипел.

– Вспомни меня! – прорычала я.

Я больше не задавала вопросов, я приказывала. Вытянула ладони, и в воздух начали подниматься потоки багровых бабочек с гниющими крыльями, похожие на струи крови и дым погребальных костров. Они метались вокруг меня, словно извергаясь из моей кожи, даже когда я снова сжала руку на рукояти меча.

Я услышала, как кто-то вдали выкрикивает мое имя, но не обратила внимания на зов.

– Пожалуйста, – стонал мужчина.

Он не помнил. Он даже не удосужился запомнить меня.

Я ничего для него не значила, невидимая и незаметная, просто еще одно тело, которое можно использовать, продавать и разрушать, одна из многих, что прошли через его руки до и после меня.

Возможно, для меня он тоже никто. Я посмотрела на скорчившегося на полу старика, отмечая округлые щеки и острый нос. Уверена ли я, что передо мной тот самый человек, что увез меня из деревни много лет назад?

Какое это имеет значение?

От роя кроваво-красных бабочек воздух сгущался, они липли к полу, потолку, стенам и моей душе.

Недостаточно. Всегда недостаточно.

…Еще!..

Я позволила ярости поглотить меня.

…ДАВАЙ!..

Звериный крик вырвался из моего горла, когда я занесла Иль Сахай над головой.

И когда клинок опустился, когда от его касания по телу работорговца молниями расползлось разложение, мои руки перестали мне принадлежать.

Слезы стекали по моим щекам: Решайе поднял голову и разразился безумным, воющим смехом.

Глава 57

Макс

Передо мной стояла не женщина.

Передо мной стояла настоящая богиня. Богиня смерти, мести и первобытного, самозабвенного разрушения. Она не могла оказаться никем другим, стоящая под лестницей в белом жакете, забрызганном кровью настолько, что он поменял цвет на бордовый, с занесенным над головой мечом, с мантией из алых бабочек за плечами.

– Вознесенные над нами, – прохрипел я Саммерину. – Я тоже так выглядел?

– Да, – сказал он. – Ты тоже.

Все больше бабочек порхало в воздухе, разлетаясь по коридорам. А когда Тисаана выпрямилась, деревянные половицы почернели у нее под ногами.

Работорговец, с которым я бился, побледнел и попятился, выпучив глаза. Я воспользовался возможностью, чтобы нанести ему один опаляющий удар по горлу, не сводя глаз с Тисааны.

– Невероятно, – восхищенно вздохнул рядом Зерит.

Остальные торговцы – по крайней мере те, кто находился достаточно близко, чтобы в полной мере ощутить мощь того, с чем столкнулись, – решили отступить.

Или, во всяком случае, попытались. Далеко уйти им не удалось. Она тащила их назад рывками невидимых рук, разлагая плоть прикосновением меча.

И выражение на ее лице…

Когда эти разноцветные глаза обратились ко мне, я увидел не обиду Тисааны, не боль и даже не злобное удовлетворение. Нет, в них застыло пустое, остекленевшее ликование.

Это Решайе. Это все Решайе.

Омерзительные бабочки сомкнули строй, и теперь я видел Тисаану только в просветах между взмахами их крыльев. Одна бабочка попала на руку Саммерина, и он со вскриком смахнул ее, разглядывая пятно разложения.

Я схватил за руку Нуру:

– Выведи отсюда людей. – Я кивнул на коридор с рядами комнат, где, как я понял, держали рабов. – Через окно, если понадобится.

Мои слова утонули в протяжном вопле, когда Тисаана – Решайе – заживо сгноила еще одного работорговца. Теперь их оставалось совсем немного.

Я повторил приказ двум сиризенам, и они умчались в противоположных направлениях.

Тисаана обернулась. Ее пустые, незнакомые глаза остановились на приоткрытой двери. Изнутри доносились полные страха причитания.

Я не оставил себе ни секунды на размышления: прыгнул вперед и встал перед ней, преградив путь посохом.

Ее красивый рот растянулся в кровожадной, дикой ухмылке, и лишенный акцента голос прошипел:

– Отойди, Максантариус.

Глава 58

Тисаана

Меня разрывало на части, и я наслаждалась каждой секундой. Я не чувствовала ничего, кроме запаха крови и разлагающейся под моими прикосновениями плоти врагов. Я позволила себе с головой погрузиться в эти ощущения, полностью отдаваясь боли и мести.

Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, от чего я отказалась. Я не только не хотела – я не могла остановиться. Любые попытки взять собственное тело под контроль наталкивались на ту же непробиваемую стеклянную стену, что и в тот день в тренировочном зале, когда мы занимались с Максом, только сейчас они воспринимались более болезненно, более остро: меня опьяняла эйфория Решайе, и все нервы вспыхивали в сто раз сильнее, чем обычно.

Я боролась с туманом и колотила по стеклу.

«Впусти меня!»

…Нет…

Я бросилась на стекло, скребя по нему ногтями.

«Впусти меня обратно!»

Мои чувства удушила волна удовольствия, когда еще одно тело рухнуло на землю и истлело под моими руками.

…Ты просила моей помощи. Ты ее получила…

Но голос существа звучал невнятно, как у пьяного. Он жадно поглощал фрагменты эмоций, ужаса, как алкоголик, дорвавшийся до спиртного.

Тела падали одно за другим.

Нет, я не могла допустить такого.

Я заставляла себя успокоиться и дышать размеренно. Нет никакой стены, напомнила я себе. Есть паутина. Глубокий вдох – и перед закрытыми глазами снова раскинулась карта моего разума, отсвечивая сверкающими шелковыми нитями. Только… на сей раз что-то изменилось.

Нити больше не сплетались в сложные, но аккуратные узоры. Они выглядели хаотично перемешанными. И они больше