– Иди, – кивнула мне, прикрывая глаза Лайна. – Твоя охрана предупреждена и уже ждёт за дверью.

Но выйдя за дверь, я обнаружила, что и оман последовал за мной.

– Ты, забыла, но лари может передвигаться за стенами дворца, только под охраной и с достойным сопровождением. – Напомнил мне он уже почти забытый свод дворцовых правил.

– В Карнаке я передвигалась свободно, и зачастую вообще без охраны, только со Штормом. – Возможно, я нарываюсь, но я просто кожей ощущала, как уже сейчас мне тесно в рамках этих самых правил!

– В Карнаке нет дворца и отдельной огороженной дворцовой территории. А территорию оманлира детей ты не покидала. – Выкрутился оман.

И только тут до меня дошло то, о чём я и не задумывалась даже.

– Карнакский дворец стоял на каменных сваях посреди залива... То есть, если бы дворец сохранился, а достойного сопровождения у меня там не было, то выйти из дворца я не имела бы права? Это даже не ссылка, это пожизненное заточение во дворце. И за что? За то, что плакала и осмелилась тревожить своими жалобами? – я резко развернулась и пошла следом за слугой к конюшням, чтобы забрать Адика.

В душе всколыхнулась обида. Я просто в течение года избегала фактически ареста из-за глупой случайности, совпадения!

– Ираидала...

– Что такого могла совершить Ираидала, чтобы заслужить подобное отношение к себе и такие желания, не просто отослать с глаз долой, а ещё и буквально похоронить заживо? Что за преступления на моей совести? – развернулась я к оману, не думая в этот момент об осторожности.

– Я был слеп, а во дворце не всем понравилось появление так сильно любящей меня девочки... – Берс стоял настолько близко, что при каждом дыхании, я касалась его грудью. – Я тебе пообещал, я всё это изменю, Далли!

– Изменишь? Что можно изменить теперь? Сейчас? Нет больше никакой Далли, прежней, до безумия любящей и живущей одним тобой Ираидалы не существует. Она умерла. – Вырывались у меня слова признания. – Осталось только имя и привычные черты. В душе, что горела любовью к тебе, остался только пепел! Всё выжжено, нет ничего кроме горечи воспоминаний и грязи твоих измен. Не наступает весны на выжженных камнях! Понимаешь? Любящее тебя сердце перестало биться в ту ночь, когда ты отвернулся, и посчитал собственную похоть важнее просьб о спасении. Тогда ещё можно было что-то изменить, сейчас нет! Я в это не верю. В моей жизни нет больше любви к тебе...

Понимаю, что ещё секунда рядом с ним, и я явно сотворю такое, о чём потом буду очень горько сожалеть. Разворачиваюсь, подхватывая юбки, и бегу. Адик, словно издали меня почуяв, начинает приветственно ржать, да и Шторм рядом, он не даст заблудиться. Но убегая, ещё успеваю услышать голос Файрида.

– Пламя, что же нужно было пережить, чтобы такие слова были правдой?! – и в его голосе, я отчетливо слышу жалость.

Не сочувствие, и даже не сопереживание, а именно жалость, словно я вымокший под дождём беспризорный щенок с перебитыми лапами! Нет, нужно срочно уезжать из этого дворца. Меня здесь словно подменили! В руках себя совсем не держу. То скандал на глазах императора, то в глаза бывшему сожителю Ираидалы, а кто он ей ещё, как не сожитель, признаюсь, что я не его лари!

Кидает из крайности в крайность! Слёз полны глаза, вся напряжена, кажется, ещё секунда и искры полетят в разные стороны! Искры! Ираидала! Да ты дура, дурища самая натуральная!

Усталость, тревога, оман со своими непонятными переобуваниями на ходу. А ты огненная, вот пламя и рвётся наружу, ведь я его кормлю своими эмоциями! Ира, вспомни, сколько тебе лет! И прекрати истерику, не девочка, в конце концов, любимый мальчик которой на выпускной пришёл с другой! Хватит! Тебя и так уже жалеют.

Почувствовав, что слезы вот-вот готовы сорваться вниз по щекам, подняла лицо к небу, и несколько раз быстро моргнула, помогая ветру высушить так и не пролитые слёзы.

– Не стоит. – Говорит оман, взгляд которого я ощущаю от самого дворца. – Говорят, слёзы очищают душу и смягчают сердце.

– И раздражают мужчин. – Дополняю я и отвожу Адика чуть в сторону, чтобы Шторм мог идти рядом именно с этой стороны.

Конь омана, явно не привыкший к соседству с гронхами, шарахнулся в сторону. Оман быстро справился с конём и выровнял движение, но приблизиться уже не мог, с одной стороны от меня были стены домов, с другой гронх.

Шторм бежал с таким достоинством, словно сам был императором в неизвестно каком поколении. Периодически поворачивая морду в сторону собирающихся в кучки любопытных детишек, он грозно рыкал, вызывая этим кучу визгов. Однако, совсем немного проходило времени и в новой компашке ожидавшей "своего" рыка, мелькали уже знакомые мордашки.

Весь день, с кем бы я ни разговаривала, чем бы я не занималась, чтобы я не обсуждала, меня буквально жгло от взгляда омана. Казалось, что если бы я посмотрела в лицо Берсу, неважно в какой момент, я бы встретилась с ним взглядом. Казалось, он жадно прислушивается, ловит каждое слово. И всё время был рядом.

Вроде ничего не значащие жесты. То с коня снял, не дав спуститься самой, то подал руку, когда поднималась по строительным мосткам, то у всех на глазах подхватил и перенёс через неглубокую канаву с грязной водой. Но в каждом из них любой мог лёгко разглядеть предупреждение.