тяжких преступлениях Фридману, Голденхейму и Уделлу было бы крайне неуместным. Эти люди не несут никакой реальной личной уголовной ответственности. В той степени, в которой можно утверждать, что Purdue совершила что-то предосудительное при сбыте Оксиконтина, это было делом нескольких недобросовестных торговых представителей - поведение, которое эти руководители не стали бы терпеть (тем более попустительствовать), если бы знали о нем (а они не знали).

По окончании встречи Браунли сообщили, что, несмотря на доказательства, на сбор которых он и его обвинители потратили пять лет, департамент не поддержит их в выдвижении обвинений в тяжких преступлениях против трех руководителей. Вместо этого компании могут быть предъявлены обвинения в фелонии за неправильную маркировку, а Фридману, Голденхейму и Уделлу - по одному проступку. "Браунли был вне себя от ярости", - вспоминает один из бывших сотрудников Министерства юстиции, который общался с ним в то время. Рик Маунткасл и Рэнди Рэмсиер были "в апоплексическом состоянии".

Спустя годы это решение, принятое за закрытыми дверями Министерства юстиции, станет вечной загадкой, поскольку ни один из чиновников, участвовавших в его принятии, не захотел признаться в этом. Решение о снятии обвинений в уголовном преступлении с Фридмана, Голденхейма и Уделла, судя по всему, было принято помощником генерального прокурора Элис Фишер. Но несколько адвокатов, работавших с Фишер в то время, подчеркивают, что у нее не было полномочий отменить решение такого прокурора США, как Браунли, и что, по сути, она должна была выполнять приказы своего начальника, заместителя генерального прокурора Пола Макналти. Фишер, которая редко говорит о внутренних обсуждениях во время ее работы в юстиции, сделала исключение, чтобы настоять на том, что "я не принимала и не отменяла никаких решений по обвинению в этом деле", что, казалось бы, указывает на то, что в конечном итоге решение должен был принять Макналти. Джон Браунли вспомнил, что лично встречался с Макналти, чтобы поговорить об этом деле. Но в интервью Макналти заявил, что не он принимал решение о смягчении обвинений против руководителей, и что с ним вообще не советовались по этому поводу. Это была сиротская директива: закулисная сделка, за которую никто из этих бывших государственных служащих не хочет нести ответственность.

Это был "политический результат, на который купилась компания Purdue", - сказал один из бывших сотрудников Министерства юстиции, занимавшийся этим делом. Пол Пеллетье, еще один бывший чиновник, изучивший меморандум обвинения в министерстве юстиции, размышляет: "Министерство юстиции для того и существует, чтобы преследовать в судебном порядке подобные дела. Когда я увидел доказательства, у меня не осталось никаких сомнений в том, что если бы мы предъявили обвинения этим людям, если бы эти парни попали в тюрьму, это изменило бы подход к ведению бизнеса".

Но у Пердью были другие идеи. Для Рика Маунткасла это был тот самый сценарий, которого он опасался: прокуроры в маленьком офисе в Абингдоне посвятили значительную часть своей карьеры созданию непробиваемого дела против Purdue, но горстка торгашей влиянием в Вашингтоне пошла у них на поводу и замяла всю затею. Согласно показаниям Говарда Шапиро, опубликованным на сайте , Purdue заплатила его фирме более 50 миллионов долларов за работу над этим делом.

 

Даже после того, как обвинение было успешно отклонено, адвокаты Purdue продолжали настаивать на преимуществах. Браунли хотел, чтобы компания, как минимум, признала свою вину, признав свое преступное поведение как корпорации, даже если никто из отдельных лиц не будет отбывать срок. Ему нужен был штраф, причем крупный, и признание вины тремя руководителями. Но Мэри Джо Уайт и другие адвокаты, убедившись, что полномочия Браунли в конечном итоге весьма ограничены, продолжали тихо работать, чтобы еще больше подорвать дело. Прокуроры по-прежнему требовали слишком многого, утверждали адвокаты Purdue; компания не спешила подписывать признание вины, и они продолжали бороться с идеей, что Фридман, Голденхейм и Уделл признают себя виновными даже в мелких правонарушениях.

Наконец, Браунли выдвинул ультиматум. Purdue и ее руководители могли подписать заявление о признании вины или столкнуться с уголовными обвинениями. У компании было пять дней на принятие решения. В тот вечер, когда срок действия предложения истекал, у Браунли все еще не было ответа. В тот вечер он был дома в Вирджинии, когда зазвонил телефон. Это был молодой человек по имени Майкл Элстон, который был начальником штаба Пола Макналти, заместителя генерального прокурора. Элстон сообщил Браунли, что адвокаты Purdue жалуются на то, что обвинение выдвигается слишком быстро. Его симпатии к Purdue были настолько очевидны, что Браунли почувствовал, что "спрашивает почти от их имени". Послание было безошибочным: Отмените это. Притормозите. Компания не хочет подписывать это признание вины. Не заставляйте их.

Элстон не сказал об этом Браунли, но он вмешался по поручению своего босса. Полу Макналти лично позвонила Мэри Джо Уайт. "Это Мэри Джо Уайт", - сказал Макналти. "Это кто-то, кто считал себя имеющим доступ к заместителю генерального прокурора". Он отметил, что для юриста такого уровня, как Уайт, "дерзость предположения не обязательно является чем-то из ряда вон выходящим". Поэтому Макналти сказал своему начальнику штаба: "Звонила Мэри Джо" и поручил ему поговорить с Джоном Браунли и "выяснить, сможет ли он принять ее".

Даже его собственные обвинители считали Джона Браунли политиком: хорошим и честным человеком, но с прозрачными амбициями на высший пост. Он был республиканцем, а администрация Джорджа Буша-младшего, как известно, ценит лояльность. Эта когорта хорошо связанных политических назначенцев, которые тихонько встали на сторону Purdue, была именно тем типом влиятельных лиц, которых должен был выращивать такой человек, как Джон Браунли. Ричард Саклер однажды похвастался, что может дозвониться до любого сенатора, и для Пердью это была элегантная и дьявольски эффективная игра: один телефонный звонок от Мэри Джо Уайт Макналти в суд, затем второй звонок от Элстона Браунли - человеку, который курировал обвинение, но который также, учитывая его личность и карьерные планы, мог быть уникально восприимчив к такого рода просьбе политически влиятельной фигуры об отсрочке исполнения приговора в одиннадцатый час.

Но Браунли отказался уступить. Он сказал Элстону, что как прокурор США он имеет право выдвигать эти обвинения, поэтому Элстону лучше "уйти с дороги", потому что дело продвигается вперед. Некоторые , знавшие Браунли, считали, что он просто достиг предела своей готовности к тому, чтобы им помыкали. Другие считали, что он, возможно, был вынужден поступиться принципами из-за огромного количества человеческих жертв, нанесенных оксиконтином его штату. Так или иначе, Рик Маунткасл говорит: "В тот день я проникся к нему большим уважением".