закончится, у Мэб не нашлось поводов для сомнений, что Никодимус первым набросился на меня. Никодимус мог обнажить меч – обычно он так и делал. Щит задержал бы его, по крайней мере на некоторое время.

Или в ярости Никодимус мог обрушить на меня всю злобу Андуриэля.

Обычно он так не поступал.

Я приготовился защищаться.

– Lumios! – выкрикнул я, когда тьма сомкнулась вокруг, и сосредоточился на том же световом заклинании, что использовал раньше, только добавил немного Огня Души.

Вспыхнула световая сфера – и рассыпалась искрами, столкнувшись с чем-то, что просто пожрало ее, поглотило на пути ко мне. Изнутри все это выглядело чертовски странно. Свет заструился вперед, затем его окружила скользящая тьма, которая отпрянула от искр и продолжила наползать с удвоенной прытью – но не смогла подобраться ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Я услышал, как Никодимус выкрикнул что-то на непонятном языке, и геносква яростно взвыл от боли. От удара земля под ногами вздрогнула, раздался оглушительный грохот.

Голос Майкла звенел, подобно серебряной трубе:

– In nomine Dei! Lux et veritas![15]

Сталь зазвенела о сталь, и я понял, что неправильно оценил расклад. Это были не Ник и геносква против меня и Майкла. Это были Ник, геносква и Андуриэль против меня и Майкла. И последняя пара досталась мне.

Геносква взревел, и я догадался, что он несется прямо на меня. Я не мог пошевелиться, не ступив при этом в удушающую черноту – мысль об этом сама по себе казалось ужасной, – поэтому скрестил руки на груди и пробормотал:

– Посмотрим, как ты переваришь это, урод. – Затем я призвал Зиму и крикнул: – Arctispinae!

Я раскинул руки, и струи Зимнего холода превратили воду в воздухе в сотни ледяных иголок, они полетели во все стороны, во тьму и за пределы ее. Сами ледяные иголки не были магическими – просто тонкие острые предметы, несущиеся с огромной скоростью. Я готов был побиться об заклад, что, какими бы способностями подавлять нацеленную против него магию ни обладал геносква, эти способности все равно подчинялись общепринятым магическим законам.

Дело выгорело. Геносква испустил еще один оглушительный вопль футах в семи-восьми от меня.

Я использовал этот звук в качестве ориентира и замахнулся посохом. Серебристо-зеленый свет, подпитанный Огнем Души, отогнал сущность Падшего ангела, по-прежнему пытавшуюся поглотить меня. Я собрал на конце посоха неровный шар размером с мою голову из твердого как камень Зимнего льда, нацелился на источник звука и крикнул:

– Forzare!

Копье чистой кинетической энергии метнуло градину сквозь тьму, словно пушечное ядро, и она врезалась в преграду с громким сочным шлепком: жесткий лед встретился с мускулистой плотью. Похоже, я попал в брюхо, потому что вместо рева геносква издал дрожащий, клокочущий визг.

Сталь снова зазвенела о сталь, и я услышал приближающиеся шаги: тяжелые ботинки стучали по мрамору.

– Omnia vincit armor![16] – крикнул Майкл, и ослепительно-белый огонь Амораккиуса расколол тьму вокруг меня, словно высохшую, пыльную яичную скорлупу.

Я вновь обрел способность видеть. Никодимус шел за Майклом с мечом в руке, но когда Андуриэль рухнул, он вскрикнул, пошатнулся и упал на одно колено, удержавшись лишь благодаря тому, что выставил вперед левую руку.

Неподалеку поднимался с пола геносква. Брошенная мной градина опрокинула его на мраморную глыбу в середине арены, и одна половина его груди выглядела помятой. Монстр присел на три конечности, волоча ногу, и безмолвно оскалился, обнажив желтые клыки.

– Довольно, Никодимус! – прогремел Майкл, и его голос отразился от мрамора и сокровищ хранилища. – Хватит уже!

Сила его голоса заставила меня покачнуться. Я понял, что мы стоим с ним спина к спине, чтобы не выпускать из виду противников.

– Тебе мало того, что случилось сегодня? – спросил Майкл спокойнее, почти умоляюще. – Во имя Господа, неужели ты не прозрел?

– Майкл, – тихо произнес я сквозь стиснутые зубы, – что ты делаешь?

– Свою работу, – так же тихо ответил он. И мягко обратился к поверженному динарианцу: – Взгляни на себя, Никодимус Архлеон. Взгляни на свой гнев. Взгляни на свою боль. Взгляни, куда они завели тебя. Это было твое собственное дитя.

Никодимус посмотрел на Майкла, и я увидел на его лице то, чего никогда прежде не видел.

Усталость. Напряжение. Неуверенность.

– Вот куда это привело, Никодимус, – негромко сказал Майкл. – Это дорога во тьму, дорога жадности и тщеславия. Тебя окружают несметные, невероятные богатства – и из-за них ты утратил то единственное, что имело значение. Из-за лжи и козней Падшего.

Никодимус не шевелился.

Геносква тоже, но я подготовил на конце посоха еще одно ядро-градину, просто на всякий случай.

Майкл опустил меч; гневный огонь Амораккиуса стал менее яростным, менее жгучим.

– Еще не поздно. Ты не понял, что здесь произошло? Все планы, все ходы привели тебя в единственное место, где ты сможешь прозреть. Где сможешь получить шанс – не исключено, что это последний шанс, – свернуть с пути, по которому так долго шел. Пути, который принес тебе, и твоим близким, и миру лишь боль и страдания.

– Так вот во что ты веришь? – спросил Никодимус мертвым, равнодушным голосом. – Что это мой шанс спастись?

– Дело не в вере, – ответил Майкл. – Мне достаточно того, что я вижу и знаю. Поэтому я взял с собой меч. Чтобы спасти тебя и тебе подобных, кого используют Падшие. Поэтому меня одарили благодатью и позволили снова взять в руки оружие, именно этой ночью – чтобы дать тебе шанс.

– На прощение? – не сказал, а выплюнул Никодимус.

– На надежду, – произнес Майкл. – На новое начало. На покой. – Он сглотнул. – Я не могу представить, чтобы что-то случилось с моей дочерью. Ни один отец не должен видеть, как умирает его ребенок. – Голос Майкла был ровным, спокойным, искренним. – Пусть мы различаемся, пусть нас разделяют время и вера, ты – человек. Ты – мой брат. И мне очень жаль, что ты страдаешь. Пожалуйста. Позволь помочь тебе.

Никодимус содрогнулся и опустил глаза.

Я несколько раз моргнул.

На мгновение мне показалось, что Майкл победил.

Никодимус покачал головой и усмехнулся. Поднялся, и тень сгустилась у него под ногами, впитывая темноту изо всех уголков сокровищницы и собирая ее в расплывчатое озерцо.

– Церковный певчий, – презрительно сказал Никодимус. – Думаешь, ты знаешь, что такое обязательства? Что такое вера? Все твои обязательства, вся твоя вера – лишь детские фантазии по сравнению с моими замыслами.

– Не делай этого, – взмолился Майкл. – Пожалуйста, не позволяй Падшим взять верх.

– Взять верх? – повторил Никодимус. – Я не танцую под дудку Падших, Рыцарь. Мы можем действовать заодно, но музыку играю я. Я задаю ритм. В течение почти двух