– Триз, – тихо говорит он, понимая, что заключенные в соседних камерах могут подслушивать.

– Эмброуз, – отвечает она. – С тобой все в порядке? Тебе было больно?

– Я в порядке, – уверяет он ее. – Я как раз успел оставить твое письмо в «Алом лепестке». Они обещали, что отправят его со своей почтой.

– «Алый лепесток»? – спрашивает она, нахмурившись. – Бордель?

При этом слове щеки Эмброуза покрываются румянцем, заметным даже при тусклом освещении.

– Я навещал мать Виоли так часто, как только мог, – объясняет он. – Как Паскаль? – спрашивает он.

– Волнуется, но старается казаться храбрым, – говорит она. – Я думала о том, чтобы взять его с собой, но не уверена, что он справится.

– Нет, – говорит Эмброуз, морщась. – Я не хочу, чтобы он видел меня таким.

– Мне понадобится несколько дней, – говорит ему Беатрис. – Но я вытащу тебя отсюда, клянусь.

Она подумывает о том, чтобы пойти против призыва Найджелуса к осторожности и терпению и пробраться к ближайшему окну, чтобы пожелать Эмброузу свободы, но она знает, что это только ухудшит ситуацию для всех них. Если ее мать узнает, что Эмброуз работает с ней и, более того, что Беатрис – эмпирей, то паутина, в которой они запутались, станет еще опаснее. И потом, непонятно, где вообще Эмброуз теперь мог бы оставаться в безопасности. Она говорит себе, что подземелье – это, как ни парадоксально, сейчас самое безопасное для него место.

– Я и не сомневался, что ты это сделаешь, – говорит Эмброуз, и от уверенности в его голосе у Беатрис сжимается сердце.

– Я не думаю, что моя мать знает о связи между тобой и Паскалем, хотя я не могу быть уверена, – говорит она ему. – Но она правда верит, что ты в сговоре с Виоли. Я думаю, что она будет тебя допрашивать.

В глазах Эмброуза мелькает страх.

– С помощью пыток? – спрашивает он.

Беатрис колеблется.

– Я не знаю, – признается она. – Но если до этого дойдет, возложи всю вину на меня, хорошо?

Эмброуз хмурится.

– Триз…

– Сделай, как я прошу, – говорит она. – Это то, что моя мама и хочет услышать, поэтому она быстро тебе поверит. Не буду лгать, ты и Пас все еще можете оказаться под перекрестным огнем, но, по крайней мере, я возьму на себя основную часть вины. Как и должна, – быстро добавляет она, когда он открывает рот, чтобы возразить. – Это была моя идея, вы лишь последовали за мной сюда.

– По собственному выбору, а не силой, – говорит Эмброуз. Это не так уж отличается от того, что сказал Паскаль, но Беатрис все равно сомневается.

– Обещай мне, – говорит она, – что, если тебе нужно будет кого-то обвинить, ты обвинишь меня.

Она делает паузу.

– Если до этого дойдет, я найду способ спасти нас всех.

Пусть Найджелус и считает, что использовать ее магию было бы безрассудством, она без колебаний защитит себя, Паскаля и Эмброуза, если придется.

– Если нужно будет, – осторожно говорит он. – Но этого не случится. Я сильнее, чем ты, видимо, думаешь.

Беатрис ободряюще ему улыбается. Она знает, что он сам в это верит, но Эмброуз еще не встречался с ее матерью.

Когда Беатрис добирается до другой стороны подземелья, туда, где находится отдельная камера Жизеллы, то испытывает легкое раздражение, обнаружив, что девушка мирно спит спиной к Беатрис, свернувшись калачиком на узкой койке и натянув на свое худое тело потертое одеяло.

Беатрис прочищает горло, но Жизелла не шевелится.

– Жизелла, – говорит она так громко, как только осмеливается. Ближайшие стражники находятся у входа в подземелье, в добрых пятидесяти футах вниз по извилистым коридорам, но она не хочет рисковать.

Несколько секунд Жизелла не двигается, но прежде чем Беатрис успевает повторить попытку, она поворачивается к ней, устремляя на принцессу из-под полуопущенных век полусонный и очень раздраженный взгляд.

– Ты знаешь, как трудно заснуть в этом месте? – спрашивает она, медленно садясь. – Мне наконец-то удалось устроиться поудобнее на этом ложе из камней.

Беатрис никогда не проводила время в этой темнице, но она не думает, что Жизелла преувеличивает. Матрас выглядит жестким даже издалека, а сквозь каменные стены пробрался зимний холод, но никто не разжигает огонь, чтобы его прогнать. Беатрис охватывает жалость, но она отбрасывает ее в сторону. Она все равно предпочла бы это подземелье своей келье в Сестринстве.

Сунув руку в карман своего плаща, она достает письмо Николо и передает его через решетку.

– Письмо от Нико, – говорит она, когда Жизелла настороженно смотрит на кусок бумаги.

Это бодрит Жизеллу, и она, вскочив с кровати, пересекает камеру, хватает письмо и разворачивает его. Беатрис с самодовольством наблюдает, как глаза Жизеллы несколько раз просматривают письмо, и пока она вновь и вновь перечитывает единственное предложение, надежда сменяется яростью.

– Это шутка? – спрашивает она.

Беатрис пожимает плечами.

– Может, но мне такой юмор непонятен, – говорит она. – Уверена, что у него полно забот, но он все же пытается сохранить свой трон.

– Трон, который для него заполучила я, – шипит Жизелла. – Если бы не я, он все еще подавал бы безумному королю его вино.

– Возможно, он предпочел бы такое будущее, – отмечает Беатрис, вспоминая тот последний раз, когда она видела Николо. Только что коронованный, он был тем не менее до ужаса пьяным и несчастным.

Не будь она все еще в полудреме, Жизелла, возможно, смогла бы скрыть выражение, которое мелькает на ее лице – закатывание глаз, усталый вздох.

– Тебе же он тоже это сказал? – спрашивает Беатрис, наклоняя голову. Кусочки головоломки начинают вставать на свои места. – Дай угадаю, – говорит она, скрещивая руки на груди. – После того как нас с Пасом отправили в горы, вы поссорились, тогда-то он и сказал то же самое. Он был в ярости и в качестве расплаты отправил тебя послом в Бессемию.

Челюсти Жизеллы сжимаются, как будто она пытается удержать правду внутри.

– Он хотел побыть один, – говорит она через мгновение. – Но я не думала…

Она замолкает, отводя взгляд.

– Он неблагодарный ублюдок, – огрызается она, комкая письмо и бросая его в сторону Беатрис. Оно приземляется на пол, прокатывается мимо решетки и останавливается у ног принцессы.

– Не будь это хоть отчасти так, он не стал бы королем, – говорит Беатрис.

Жизелла смеется, но в ее смехе больше горечи, чем веселья. Она снова садится на свою койку и смотрит на Беатрис, нахмурив брови.

– Но он ведь не ошибся, верно? – спрашивает она. – Я сама разгребу ту кашу, которую заварила. Тем более ты дала мне ложку.

Беатрис