Противоречие было очевидно. Сама власть ввела моду на либеральничание, и сама же осаживала даже журнальное обсуждение опасных вопросов. Профессор И.В. Вернадский в своем «Экономическом указателе» против правил цензуры позволил себе заговорить о необходимости конституции в России. Неистового экономиста предупредили, что за следующую публикацию такого рода ему будет запрещено издавать журнал. Так власть, убоявшись собственной смелости, пыталась вести Россию шаг за шагом в жестких рамках законов и – удивлялась и негодовала, почему неблагодарная мечется из стороны в сторону, не принимая дарованного сверху развития, умеренного, постепенного, основательного и благодетельного.

И все же в толще российской жизни, где почитание воли начальства было естественным, данный властный импульс к переменам воспринимался почти как спущенное сверху предписание. На короткое время пришла пора где ребячески чистых, где раболепно карьеристских упований. С некоторым удивлением современники замечали, что каждая редакция журнала, канцелярия министерства или акционерное общество спешили обзавестись своими «передовыми людьми». Некоторые ведомства гуртом сделались «передовыми», например морское, – посмеивались в иных салонах. И уже оттуда, как из склада, «передовые люди» расходились в розницу, куда требовались. Случалось, штаб-офицеры корпуса жандармов произносили горячие речи о равенстве и братстве людей, сами себе удивляясь.

Самое неправдоподобное становилось явью. Например, губернатор Восточной Сибири поручил политическому преступнику Петрашевскому издание казенной газеты, потому как «передовых людей» в губернии не хватало.

Соловьев и Никитенко оказались правы, и все же напрасен взгляд с позиции здравого смысла – нет такого смысла у Истории. Обманчива надежда на «логическое развитие», ибо своя логика у Истории.

Но можно ли, исходя из заведомой напрасности человеческих усилий опустить руки, положившись на волю случая, который куда-нибудь да вынесет? Нет, ибо это недостойно и простого человека, и государя. Тщета усилий его по совершению дел «исторических» верна для самих дел, но не для него.

Все мы призваны на этот свет для свершения порученных нам дел, ради воплощения дарованных нам талантов, ради спасения себя и других силой посланной нам любви. И знаем, что за все данное будет спрошено, и за грехи свершенные столько же, сколько за невостребованные таланты и нереализованные помыслы. Стоит жить ради их воплощения.

Александр Николаевич в апреле 1861 года сменил головку министерства внутренних дел. Сам Ланской не просил увольнения, но государь заявил в обязательных выражениях, что хочет, чтобы министр ушел в отставку. И Сергей Степанович написал прошение об отставке. Ему были пожалованы титул графа и место в Государственном Совете, Николаю Милютину – звание сенатора и длительный заграничный отпуск.

– Я вынужден расстаться с вами, – сказал император Милютину, – дворянство считает вас «красным».

Император лукавил, но по врожденной мягкости характера не мог не сказать приятное даже неприятному человеку. Милютин был нужен ему для свершения конкретного дела – подготовки освобождения. Теперь нужда в нем отпала, более того, дальнейшее нахождение в верхах петербургской бюрократии и проведение им мероприятий по крестьянскому делу еще больше озлобили бы помещиков. Теперь следовало уступить.

Сам Милютин отнесся к смещению внешне спокойно. Друзьям он говорил:

– Еще хорошо, что удалили меня с почетом и выпроводили за границу, все-таки прогресс. При императрице Анне Иоанновне вырезали бы мне язык и сослали в Сибирь.

Нескольким его соратникам были даны ордена Св. Владимира 3-й степени. Юрий Самарин вернул орден тогда же, ссылаясь на «неблагоприятные толки, которые могут вызвать среди дворян эти награды и тем повредить его деятельности в качестве члена губернского присутствия». Кошелев и князь Черкасский также восприняли награждение орденом как оскорбление, но отослать красные крестики не решились. Они подали в отставку и также покинули Петербург.

Обиду и горечь опального эмансипатора разделяли не все его друзья. Один из них, деятель цензурного ведомства Евгений Михайлович Феоктистов, считал удаление Николая Милютина «счастливым событием», ибо его сохранение в министерстве «Бог знает, какими отразилось бы последствиями».

Министерство внутренних дел возглавил Петр Александрович Валуев, высокая осанистая фигура которого уже там примелькалась – он с января исполнял обязанности управляющего делами министерства.

На первый взгляд назначение Валуева министром было прямым отступлением государя, ибо всем было известно, что именно Петр Александрович писал для крепостнической партии возражения на проекты, выработанные Редакционными комиссиями. Обладая изрядной гибкостью характера и ума, а также способностью построения звучных фраз с витиеватой и внушительной неопределенностью, Валуев составлял разнообразнейшие доклады и проекты, стушевывая коренные различия принципов двух партий. Эта способность в сочетании с немалым трудолюбием и врожденным тактом, позволявшим ему ладить и с противниками, и со сторонниками Редакционных комиссий, обратила на него внимание и открыла дорогу к блестящей карьере. Люди самых противоположных мнений аттестовали его как полезного государственного деятеля.

В девятнадцать лет ему было пожаловано придворное звание камер-юнкера. Он входит в «кружок шестнадцати», состоящий из фрондирующей аристократической молодежи – Петра Шувалова, князя Петра Долгорукова, Алексея Столыпина, Михаила Лермонтова и других.

Будто по пословице «Счастливому не что деется: живет да греется», Валуев оказался счастлив и в женитьбе, полюбив дочку Петра Андреевича Вяземского, влиятельного столько же в русской литературе, сколько и в Зимнем дворце. На квартире Вяземского Валуев встретился с Пушкиным и произвел немалое впечатление на поэта. Задуманный роман о Пугачеве получил главного героя – Петрушу Гринева, доброго малого, честного, умного, храброго, верного присяге и своей любимой, горячего и простодушного.

Дневник Петра Александровича, писавшийся им почти всю жизнь, дает образцы разного его поведения и образа мыслей, но тот стержень, что был заложен в нем с юности – как и в братьях Милютиных, Барятинском и в главном герое нашего повествования, – «Береги честь смолоду», этот стержень оказался не сломленным до конца его дней.

Откровенный в своем честолюбии, Валуев отмечает в дневнике 21 апреля 1861 года, что по городу ходят слухи о назначении его то ли министром финансов, то ли народного просвещения, то ли внутренних дел. 22 апреля Валуев был вызван в Зимний дворец, и император лично объявил ему о назначении управляющим министерством внутренних дел.

– Я желаю порядка и улучшений, которые ни в чем бы не изменили основ правительства, – твердо сказал ему Александр.

В нескольких словах была заявлена программа не только для нового министра, но и для всего правительства, программа столь же разумная, сколь и наивная. Ведь знал же Александр Николаевич слова барона Корфа, не слова – закон о том, что перемена одной части государства с неизбежностью потрясет целое…