Шрифт:
Закладка:
Звякнули, сходясь, бокалы. Немного отпив из своего, Мэйлинь повторила за Фёдором движение и с легкой улыбкой посмотрела на него поверх бокала:
– Наверное, это самое большое чудо, что случилось со мной. Я видела, как мама любит папу и как он любит ее, и я по ночам мечтала, что когда-нибудь у меня произойдет чудесная встреча. Потом, когда я увидела тебя впервые, у меня было такое особенное чувство, больше всего оно было похоже на испуг, словно бы я смотрела на тебя глазами своей судьбы. И хоть потом все быстро закрутилось, ты схлестнулся с Клэр, вывел меня в свой предел, но это чувство я запомнила. Я потом много думала о том, какова будет наша встреча в реальности, – вдруг это интуитивное ощущение, что ты и есть тот самый, мой любимый, исчезнет. – Мэйлинь потупилась. – Но оно только усилилось. И вот мы сидим под звездами и признаемся в любви.
– Как же это красиво, – всплеснула руками Ахиока, – и это происходит на моих глазах!
Мэйлинь посмотрела на нее со смущенной улыбкой. Фёдор тоже улыбнулся и прикрыл глаза, поднося бокал к губам.
– Я так рад за вас, – сказал Ифу. – Пусть этот чудесный вечер останется у нас в памяти надолго. У меня есть кое-что для вас.
Он наклонился к своему мешку и достал из него аккуратно свернутый конверт из тонкой рисовой бумаги.
– Ты знаешь, что это, – он протянул его Мэйлинь.
– Небесный фонарик Конгмин!
– Напишите на нем, что вы сейчас чувствуете и что хотите, чтобы из этого чувства стало, – он достал из мешка походный письменный набор, – и мы его запустим.
Солнце давно спряталось за горизонтом, Все четверо стояли, задрав головы, и в тишине наблюдали, как на фоне звездного неба удаляется светящийся шар. Им казалось, что мир вокруг замер в предвкушении, и их сердца бьются в такт пульсирующему свету, что поднимался все выше, оставляя после себя сладкое предчувствие какого-то чуда.
* * *
Магистр сидел в саду и наблюдал за тем, как саламандры обустраиваются в уличных фонарях. За два дня до этого в подвале его старого дома возник небольшой пожар. Гийом возложил за это ответственность на домашних духов, и саламандры предложили искупить свою вину тем, что часть из них разместится вне дома, а сад получит свои фонари с магическим огнем. Магистру нравилось, когда свет появлялся ровно в тот момент, когда кто-то входит на территорию сада, и исчезал, когда в саду никого нет. Технически это решить не предоставлялось возможным, а саламандры как раз были способны это организовать.
– Гийом! – Дэйв коснулся его ментальным призывом.
– Да, слушаю тебя.
– Мне удалось добыть нужную тебе информацию. Помнишь, ты спрашивал о том, почему слово «тэтрум» на латыни означает «ужасное, отвратительное, шокирующее, дурно пахнущее»?
– Да, конечно, помню. И ты тогда не нашелся, что ответить, даже после визита в Акаша-хроники.
– Угу, ну так вот: я просто не там искал! Первым Тэтрумом были четыре молодых бога Египта: Осирис, Изида, Сэт и Нефтида. И название Тэтрум пошло именно от них. Но когда время этих богов ушло, то Юпитер, будучи верховным богом, в свойственной ему манере уничтожал все остатки прошлых богов и сделал ритуалы Тэтрума запретными. А позднее о них стали говорить, как об ужасных и шокирующих, и само слово стало означать нечто плохое, то, что к чему не хочется прикасаться.
– Ясно. А на енохианском слово «тэтрум» осталось в первородном значении?
– В том то и дело, что да! Архонтов не интересуют людские интерпретации.
– Благодарю! Твои способности добывать нужную информацию как всегда на высоте. И давай перейдем в астральный план. Саламандры почти закончили, а я хотел бы обсудить с тобой наши дальнейшие действия по Клэр и Тэтруму.
Магистр вошел в дом для того, чтобы устроиться поудобнее для астрального выхода. Его новый дворецкий, увидев, что хозяин расположился в кресле в гостиной, вежливо удалился, прикрыв за собой дверь.
– Итак, – произнес Гийом, – Ахиока сделала свой выбор и отправится с остальными участниками Тэтрума на дирижабль. Клэр дома, проходит курс физического и энергетического исцеления.
– Будет рисовать свои чудовищные картины темперой и изнывать от скуки, – в тон ему ответил Дэйв, любовно касаясь свернутого на алтаре сверкающего поводка от астрального ошейника.
– Фу-у-у! – протянул Магистр. – Какое бестактное замечание! Лучше расскажи мне, как поживает Дориан? Удалось его выследить?
– Нет, мессир! Мне не удалось найти никаких следов его присутствия в нижнем астрале. Видимо, шляется по стихийному уровню с какой-нибудь феей-крестной и морочит голову юным девицам, навевая им сны сомнительного содержания. В общем, вернулся к своим прошлым занятиям и не отсвечивает.
– Секунду… – Магистр исчез из своего предела и уже из физического плана послал ментальный сигнал Дэйву: – Потом договорим!
Рядом с его креслом стоял дворецкий.
– Да, Джеймс, вы что-то хотели?
– Письмо от графа Скарбо! Посыльный говорит, что это срочно.
– Да? – Магистр удивленно взял в руки конверт. Прочитав письмо, он хмыкнул, отпустил дворецкого и, взяв ключи, переместился в свою алтарную комнату. Там он достал из шкафа особую мантию – фиолетово-черного цвета, со знаком бесконечности на груди. Переодевшись, он вынул из шкатулки пару колец и, воскурив благовония, сел в кресло. Его астральное тело на несколько мгновений появилось в его астральном пределе, но тут же одно из надетых колец зажглось ярким светом, и Гийом прошел сквозь стену своей комнаты.
Он оказался в большом зале. Высокий потолок сверкал гранями огромного кристалла из горного хрусталя, яркое голубое небо без единой тучки глядело сквозь потолок, и яркий солнечный свет заливал астральное пространство центрального зала ордена Небесное братство. В центре стоял магический восьмигранный стол, и его каменная столешница светилась насыщенным темно-синим цветом. Во главе стола в резных креслах сидели трое: создатель ордена Джон Томас, его бессменный компаньон и заместитель Ирма Хаугвиц и Себастьян Дрейк, глава северной ветви ордена.
Увидев Гийома, все трое приветственно заулыбались, а Ирма поднялась с кресла и танцующей походкой направилась к нему навстречу. Она с явным удовольствием протянула ему руку для поцелуя, ее ореховые глаза игриво щурились, а выбившаяся из-под капюшона мантии прядь золотистых волос добавляла ее образу кокетливой легкости. Гийом поклонился Джону и Себастьяну,