рвать когти. Решил перехватить своего дружка у дома.

Ломов с Синеевым осторожно вышли из квартиры, аккуратно прикрыли за собой дверь и спустились во двор. И только в машине Ломов заторопился.

– Опять мы лопухнулись, – выезжая из-под арки на улицу, зло проговорил он. – Брюлики он, скорее всего, забрал, значит, возвращаться не собирается. Если сейчас упустим, может и уйти. Дай бог, чтобы дружок его задержался.

По дороге они дважды застревали в пробках, но Ломов каждый раз удачно проскакивал дворами. Он так рискованно подрезал позади идущие машины, нырял из ряда в ряд, что Синеев только качал головой и бормотал:

– Ну, Лом, остановят же.

– Как остановят, так и отпустят, – лавируя между автомобилями, сосредоточенно ответил Ломов. – Сиди, Саня, спокойно, не нервируй меня. Там брюлики на четыре с половиной лимона за бугор уплывают, а ты о гаишниках думаешь.

– Твои, что ли, брюлики? – проворчал Синеев.

Ломов мельком взглянул в зеркало заднего вида, усмехнулся и сказал:

– Зря ты поменял работу, Саня. Щупал бы сейчас в спортзале своих девочек и горя не знал.

– Я мужиков тренировал, – обидевшись, ответил Синеев.

Перед поворотом во двор Ломов притормозил и въехал туда, как и полагается, тихо. Еще издалека он увидел спешащего навстречу молодого человека, который помахал рукой кому-то стоящему позади них. Ломов резко обернулся, успел заметить лишь нырнувшего в кусты человека и даже застонал:

– Они. Зараза! Сиди тихо, не рыпайся и не смотри туда.

– А если быстро… – Синеев сразу как-то съежился, будто к затылку ему приставили пистолет, и напряженно уставился прямо перед собой. Причем он старательно смотрел мимо ничего не подозревающего Владика, а правой рукой шарил под курткой, где у него было укреплено оружие.

– Какой быстро? – прошипел Ломов. – У него же ствол. Не хватало еще, чтобы за нами гонялась вся питерская милиция. Осторожный, сволочь, заметил – номера-то у нас московские. Вот уж действительно не знаешь, где соломку подстелить. Как с утра не заладилось…

Машина докатилась до ближайшего мусорного контейнера, Ломов остановился и продолжил:

– Сиди здесь, делай вид, что просто ждешь меня.

– Как это? – не понял Синеев. – В окошко, что ли, смотреть?

– Смотри, только не на них, – поморщился Ломов. – Я пошел в подъезд. Может, обманем.

Он вышел из машины, закрыл дверцу и на ходу на пальцах что-то показал Синееву. Вначале тот ничего не понял, но потом сообразил, что это всего лишь часть спектакля и предназначается для Скоробогатова. Тогда он кивнул, помахал рукой и тихо проговорил:

– Иди-иди, дерьмо собачье.

Назад Ломов вернулся минуты через две, когда Антон с Владиком уже уходили по другой стороне улицы. Он лишь на пару секунд подскочил к машине, сказал Синееву, чтобы тот снял жучок, ехал к Мокроусову в квартиру к Валентине и они ждали его звонка, а затем побежал вслед за Скоробогатовым и Владиком.

Ломов увидел их издалека. Прячась за кустами и деревьями, он шел по противоположной стороне улицы, пока они не поймали такси. Он запомнил номер машины и, дождавшись, когда она отъедет, вышел на проезжую часть. Почти сразу рядом с ним остановился старенький облезлый «москвич», Ломов показал пожилому владельцу пятидесятидолларовую банкноту и в двух словах объяснил, за кем нужно ехать.

– Не беспокойся, командир, – заметив, что водитель колеблется, сказал Ломов. – К жене моей повадился один… додик. Хочу узнать, кто такой.

– К жене, – с пониманием проговорил такой же ветхий, как и его автомобиль, владелец. – Садись, попробуем догнать. Движок немного стучит, перебрать надо.

Такси догнали быстро, и Ломов попросил не приближаться к нему, а удерживать в пределах видимости. Он понимал, что Скоробогатов постарался запомнить его внешность, но не мог снять даже ветровку – под мышкой у него была прилажена кобура.

Во время первой остановки такси у магазина Ломов подумал, что Скоробогатов пожелал сменить верхнюю одежду, но они с Владиком быстро вернулись в машину без покупок. Зато вторая остановка подтвердила его догадку – из магазина ВТО Антон вышел совершенно изменившимся. Если бы в таком виде он появился без своего приятеля, Ломов ни за что не узнал бы его. Сейчас Скоробогатов выглядел эдаким фатоватым музыкантом и тянул лет на тридцать пять. А пожилой водитель вовсю проявлял мужскую солидарность. Из сочувствия к обманутому мужу он рассказывал что-то Ломову о «бабах-стервах», курил невыносимо вонючие сигареты и частенько приговаривал: «Ничего, ничего, образуется».

Воспользовавшись задержкой у фотографии, Ломов нашел себе другую машину и отпустил словоохотливого владельца «москвича». С водителем «Волги» он договорился на те же пятьдесят долларов и рассказал ему ту же историю о неверной жене и ее коварном любовнике. Разбитной толстяк оказался еще более болтливым и сразу с азартом начал обхаивать весь противоположный пол, но Ломов оборвал его на полуслове:

– Командир, помолчи. Ты не обижайся, мне сейчас не до тебя.

– Понимаю, – сразу успокоился водитель.

С толстяком Ломов расстался не скоро. Они удачно отсиделись за домом, пока Владик бегал отдавать фотографии, затем не меньше часа проторчали за раскрытым гаражом, когда Скоробогатов объезжал «ауди». При этом толстяк завел профессиональный разговор с владельцем гаража и для конспирации измерил давление в шинах, а Ломов наблюдал за своим подопечным из машины. Он переписал на бумажку номер «ауди» и адреса обоих мест, где Антон с Владиком побывали, а когда те направились к ожидавшему такси, позвал толстяка:

– Кончай базар, командир. Люди ждут.

У пиццерии «Посейдон» Антон с Владиком отпустили такси, и когда они вошли внутрь, Ломов расплатился и сделал то же самое – наконец распрощался с трепливым толстяком. Он догадался, что с документами их попросили подождать, и они решили совместить приятное с полезным: пообедать, а заодно убить время. Оставалось придумать, как избавиться от Владика или выманить Скоробогатова в безлюдное место. Вариантов было не так много, и Ломов остановился на туалете, куда Скоробогатов обязательно должен был зайти, если не сделал этого сразу. Но Ломов видел, как они направились к столику, и пожалел, что замешкался