Противодействовать этому влиянию может только просвещение, и правительство не может сделать ничего лучше, чем действовать в том духе, который воодушевляет горстку лучших из них... Перевоспитание ученой части евреев включает в себя в то же время время очищения своих религиозных представлений.

Какое «очищение» имеет в виду автор меморандума, можно понять из его случайного замечания, что евреи, сохраняющие свой сепаратизм, справедливо боятся реформ: «ибо не является ли религия Креста чистейшим символом всеобщего гражданства? «Это, однако, осторожно добавляет Уваров, не должно предаваться гласности, ибо «это не имело бы иного результата, кроме того, что с самого начала возбудило бы сопротивление большинства евреев против (предполагаемых) школ».

Официально реформа должна ограничиться открытием во всех городах черты оседлости начальных и средних школ, в которых еврейские дети должны обучаться русскому языку, светским наукам, ивриту и «вероисповеданию по Священному Писанию». Обучение должно вестись на русском языке, однако из-за нехватки учителей, владеющих этим языком, временно допускается использование немецкого языка. Учителя в малокомплектных школах временно набираются из числа меламмедов, на которых «можно положиться»; в гимназии выбирать из числа модернизированных евреев России и Германии.

Комитет одобрил план Уварова в основных чертах и настоятельно рекомендовал для подготовки еврейских масс к предстоящей реформе послать в черту оседлости специального пропагандиста с целью ознакомления этого непокорного народа с «благими намерениями правительства». Такой пропагандист вскоре нашелся в лице молодого немецкого еврея доктора Макса Лилиенталя, жителя Риги.

Лилиенталь; уроженец Баварии (он родился в Мюнхене в 1815 г.) и выпускник немецкого университета, был типичным представителем немецкой еврейской интеллигенции того периода, поборником ассимиляции и умеренных религиозных реформ. Едва Лилиенталь закончил университетский курс, как группа образованных евреев в Риге предложила ему должность проповедника и директора новой местной еврейской школы, одной из трех современных еврейских школ, существовавших в то время в России.

За короткое время Лилиенталю удалось поднять преподавание светских и еврейских предметов до такого высокого уровня современности, что он получил восторженные отзывы от Уварова. Министра поразила мысль, что рижская школа может служить образцом для сети школ, которыми он собирался охватить всю черту оседлости, и Лилиенталь казался логичным человеком для проведения намеченных реформ.

В феврале 1841 года Лилиенталя вызвали в Петербург, где у него состоялся продолжительный разговор с Уваровым. По свидетельству официальных русских источников, он пытался убедить министра упразднить все «частные школы» — хедеры и запретить всем частным учителям — меламмедам даже временно преподавать в проектируемых новых школах, а также ввозить, вместо этого весь преподавательский состав из Германии.

Сам Лилиенталь сообщает нам в своих мемуарах, что осмелился напомнить министру, что все препятствия на пути желаемого перевоспитания русских евреев исчезнут, если царь дарует им полную эмансипацию. На это министр возразил, что инициатива должна исходить от самих евреев, которые сначала должны постараться «заслужить благосклонность Государя». Во всяком случае, Лилиенталь принял предложенное задание. Ему было поручено объехать черту оседлости, организовать там немногочисленных изолированных прогрессивных евреев, «любителей просвещения», или маскилим, как они себя называли, и пропагандировать идею школьной реформы среди ортодоксальных еврейских масс.

Отправляясь в путь, Лилиенталь и сам не вполне осознавал трудности взятой на себя задачи. Он должен был вселить веру в «благожелательные намерения правительства» в сердца людей, которые непрерывной чередой гонений и жестоких ограничений были низведены до уровня изгоев. Он должен был заставить их поверить, что правительство благожелательно относилось к еврейским детям, тем самым детям, за которыми в то самое время, как за дикими зверями, гонялись «похитители» на улицах черты оседлости, которых обращали тысячами в солдаты, депортированные в отдаленные провинции и подвергшиеся жестокому обращению таким образом, что едва ли половина из них осталась в живых и едва ли десятая часть осталась в пределах еврейского стада. Руководствуясь безошибочным чутьем, простой еврейский народ сформулировал собственную упрощенную теорию для объяснения шага, предпринятого правительством: до сих пор их детей крестили в казармах, в будущем они будут креститься через дополнительное посредство школа.

Лилиенталь прибыл в Вильно в начале 1842 г. и, созвав собрание еврейской общины, изложил план, задуманный правительством и Уваровым, «другом евреев». Его слушали с нескрываемым недоверием.

Старейшины, — рассказывает Лилиенталь в своих «Воспоминаниях», — сидели там, погруженные в глубокие размышления. Некоторые из них, опираясь на свои украшенные серебром посохи или приглаживая длинные бороды, как будто были взволнованы серьезными мыслями и законными подозрениями; другие вели оживленную, но тихую дискуссию о задействованных принципах; такие задавали мне зловещий вопрос: «Доктор, хорошо ли вы знакомы с основными принципами нашего правительства? Вы чужой; знаете ли вы, что вы предпринимаете? намеревается иметь только одну Церковь во всей Империи, что она имеет в виду только свою будущую силу и величие, а не наше собственное будущее процветание. Мы с сожалением заявляем, что не доверяем новым мерам, предложенным советом служителей, и что мы с мрачным предчувствием смотрим в будущее».

В своем ответе Лилиенталь привел впечатляющий набор аргументов: что вы выиграете, сопротивляясь новым мерам? Это будет только раздражать правительство и заставит его продолжать свою систему репрессий, тогда как в настоящее время вам предоставляется возможность доказать, что евреи не враги культуры и заслуживают лучшей участи.

На вопрос, есть ли у еврейской общины какие-либо гарантии того, что план правительства не является завуалированной попыткой подорвать еврейскую религию, Лилиенталь в ответ торжественно пообещал свернуть свою миссию, как только обнаружит, что правительство связанные с ним тайные намерения против иудаизма. Кружок «просвещенных» евреев в Вильно пообещал Лилиенталю свою поддержку, и он уехал, полный веры в успех своего предприятия.

В Минске его ждало жестокое разочарование. Здесь аргументы, выдвинутые оппонентами в страстных дебатах на публичном собрании, носили скорее утилитарный, чем идеалистический характер.

Пока правительство не предоставит равных прав евреям, всеобщая культура будет только его несчастьем. Простой необразованный еврей не останавливается перед низкой профессией фактора или коробейника, ибо, черпая утешение и радость от своей религии, он примиряется со своей жалкой участью. Но еврей, образованный и просвещенный, но не имеющий возможности занять почетное положение в стране, будет движим чувством недовольства к отказу от своей религии, и ни один честный отец не подумает дать своим детям образование, которое может привести к такой проблеме.

Противники официального просвещения в Минске не удовлетворились выдвижением доводов, апеллирующих к разуму. И на собрании, и на улице Лилиенталь был объектом оскорбительных замечаний толпы.

По возвращении в Петербург Лилиенталь представил Уварову