— Наедине с собой, — напрягся Аклариквет, и музыка зазвучала скованно, глухо, — обычно поют о недостижимом, с неимением чего невозможно смириться. Или о каких-то сильных впечатлениях, которые не хочется выплёскивать на слушателей. А ещё бывает, что нравится идея песни или одна её строка, а всё в целом — нет. Такие произведения тоже остаются лично автору.

— Либо страшно за последствия пения, да?

Менестрель почувствовал проступающий холодный пот. За долгие годы службы сначала принцу, а потом и королю Нолофинвэ музыкант понял важную вещь: если его господин начал кого-то подозревать в неверности, добром это не кончится. А что делать презираемому всеми Аклариквету, если его изгонят из королевского совета? Сколько проживёт оставшийся без покровительства певец, ославивший всех сильных мира?

— Мне не привыкать, — грустно рассмеялся менестрель. — Я очень давно пою на публику то, за что могу лишиться жизни.

— Но ведь никто не в состоянии быть по-настоящему благосклонным к сюзерену, который заставляет поступаться добрым именем, рискуя быть убитым.

— Это было моё решение, мой выбор, владыка! — Аклариквет очень надеялся, что речь прозвучала искренне. — Я знал, что меня станут обвинять в бесчестии.

— Не ври, ты не мог представить, насколько далеко всё зайдёт.

В голосе верховного нолдорана прозвучал приговор.

— Да, никто из нас этого не представлял, — попытался отмахнуться менестрель, ловя себя на мысли, что сейчас король очень сильно задевает гордость своего верного и одного из самых самоотверженных подданных.

Опасное чувство глубочайшей обиды было крайне неуместно, Аклариквет поклялся себе, что после, в одиночестве выплеснет злость любым способом, каким захочет, но сейчас нельзя поддаваться эмоциям! Ни в коем случае! Это потом, а не сейчас, можно будет вспомнить страх перед Нолдор и Тэлери в Альквалондэ, бессмысленные извинения на коленях у ног Нерданель; едва не убившие чары Финдарато Инголдо, ужас, испытанный во время Праздника Объединения, когда словно из-под земли возникло войско лорда Маэдроса, стыд и опасения, тревоги за своих артистов каждый раз, когда появляется принц Финдекано… Не сейчас!

«Да как он смеет сомневаться во мне?!» — всё равно крутилась в голове адресованная королю обида.

— И всё-таки ты снова уходишь от ответа, Вильварин, — верховный нолдоран облокотился на подоконник, стоя напротив портрета отца. — Думаешь, я не догадываюсь, на чём держится верность?

Понимание происходящего обрушилось лавиной камней, выбив почву из-под ног. Менестрель осознал, что король Нолофинвэ бессилен перед торговой политикой Таргелиона, поэтому богатство Хитлума стремительно тает, и оплачивать преданность подданных становится…

Нечем?

Но означает ли это грядущую свободу для королевского менестреля? Нет, это смертный приговор для продавшего свою честь и талант певца.

— Да, — сдался Аклариквет, дрожащими пальцами касаясь превратившихся в лезвия струн, — я понимаю. И пою в одиночестве об этом. Я не считаю, что такая музыка должна звучать на публику.

— Но сейчас публика сама требует, — угрожающе прищурился верховный нолдоран, — она приказывает.

Судорожно собирая слова в строки и наскоро рифмуя, музыкант заиграл одну из любимейших мелодий в обратной последовательности.

— Чести славу поет безмолвие, — заливаясь краской, сдавленно потянул тему Аклариквет. — Чести славу поет безумие,

Честь в чести у прекраснословия,

Не в чести у благоразумия.

Нолофинвэ усмехнулся и отвернулся к окну. Неужели этого достаточно для восстановления доверия? Конечно, можно было бы применить чары, но ведь король это почувствует, и станет только хуже.

— Честь — мерило супружней верности,

Честь — мерило солдатской доблести,

Честь шагает в обнимку с дерзостью,

Честь шагает в обнимку с гордостью!

По изменившемуся лицу короля менестрель понял, что именно такого «откровения» от подданного и ждали, а в другое просто не поверили бы.

— Честью клянутся и поступаются, — сами собой рождались стихи. — Честью служат и честью просят,

Честь продается и покупается,

Честь добывают и с честью носят.

Честь по чести — как кровь по лезвию:

Стон клинка похоронной вестью.

Честь в ближайшем родстве с бессмертием,

Честь в ближайшем родстве со смертью!

Кодекс чести начертан пурпуром,

Честь и кровь неразрывно связаны.

Честной сталью в игре по-крупному

Честь оказана! Честь оказана!

Аклариквет понял, что может бесконечно петь, по-разному обыгрывая честь и бесчестье, но вдруг король поднял ладонь, давая знак замолчать. Увлёкшийся музыкой певец почувствовал новую обиду — его прервали.

«Что? — мысленно посмеялся сам над собой менестрель. — Уважения захотелось? С чего бы это вдруг? Поздно, певец, поздно».

— Ты знаешь, о чём я думал? — задал портрету отца вопрос верховный нолдоран, явно ожидая ответной реакции.

— О том, как исправить ситуацию с торговым союзом, — осторожно предположил Аклариквет, полагая, что спрашивали всё же его.

— Именно, — Нолофинвэ застыл. — Порой мне кажется, что я не смогу ничего сделать, не пролив кровь. И делать это надо сейчас, пока у меня ещё есть средства на собственную армию, независимую от Барад Эйтель. Появление леди Линдиэль и её войска так своевременно! Я ведь могу предложить Оссирианду объединить усилия и уничтожить их дерзкого соседа.

— Но Химринг… — начал было Аклариквет.

— Племянник Маэдроса — мой заложник, — голос верховного нолдорана страшно поменялся. — Он умрёт первым, если Химринг попытается восстать против меня.

Менестрель хотел что-то возразить, только не смог придумать аргументов. Не говорить же о чести, в самом деле!

— Но, боюсь, мне не хватит ресурсов, — сник вдруг Нолофинвэ. — Я глупец и слабак. Ступив на тропу тирании, нужно было идти до конца, а я спасовал. Я испугался титула Бауглир, ведь Моргота так называют, а я лучше него. Я упустил возможность быть полноправным королём, а для этого нужно было лишь отречься от милосердия. Я считал, что применив силу к одному только Третьему Финвэ, смогу подчинить остальных сыновей Феанаро бескровно, а надо было навязать им бой и убить их всех. Я ведь понимал, что должен так поступить! Но я не хотел быть Бауглиром, не хотел признавать себя таким. Тиран! Это же оскорбление! А надо было просто называть вещи своими именами, признаться самому себе, что да, я тиран, и поступать соответственно.

Аклариквет хотел попытаться сказать о верности милосердного выбора, чем бы он ни обернулся, но верховный нолдоран вдруг выкрикнул:

— Не смей спорить, певец! Я знаю, что прав сейчас, а не был тогда! Скажи мне лишь, какова вероятность, что я смогу объяснить Фирьяр, которых приведёт леди Линдиэль, что надо уничтожить врага их королевы, и это важнее, чем