– Все более интересно! – неожиданно пафосно изрек старик. – Картошку запасать будем иль чего еще? Взрывчатку?

– Господь с вами, Иван Борисович! – Андрей повернулся в сторону колокольни и трижды перекрестился. – Ничего незаконного.

– Значит, картошку? И много?

– Миллионов на пятьдесят рублей, – выпалил Андрей и уставился на деда, вопросительно скосив голову.

– Столько не влезет, – засмеялся потомок аристократа, – это в церковь – там большевики еще до войны склад для картошки устроили. Но и туда на столько навряд влезет.

– Это не картошка. Это пятьдесят миллионов рублей. В долларах, английских фунтах, немецких марках и часть в рублях.

Андрей улыбнулся, показывая, что не хочет говорить правду о том, что будет хранить в подполе. Вот и отделался шуткой.

– Если так – я согласен! – Старик, кажется, клюнул на то, что приезжий просто не хочет говорить правду. В нем пробудился интерес, запахло каким-никаким событием. – Двадцать рублей за месяц. Меньше не возьму.

На этом они договорились, и Андрей уехал. И вот в начале ноября он стоял на крыльце дома и стучал кулаком в деревянную дверь. Изнутри послышались шаги, загремел засов, дверь со скрипом открылась.

– Здравствуй Иван Борисович! Помнишь меня?

– Артиста как не помнить, заходи.

Дед Иван вышел из дома в обрезанных валенках, на плечи накинут тулуп – в сенях было темно и холодно. В самой избе – светло, тепло и уютно. Все такой же ослепительно-белой стояла печь. На стене тикали ходики, пол устилали домотканые половики. Они подошли к столу и сели. На алюминиевой подставке стоял горячий чайник, белая салфетка накрывала чашки с блюдцами. Старик поднял салфетку, пододвинул Андрею чашку с блюдцем, взял и себе.

– Давай чайку попьем. С утра самое оно. – Дед Иван плеснул из заварного чайника заварки, долил кипятку. – Если хочешь чего посущественней, ставь сковороду на плитку и жарь яичницу. Только сам, меня чего-то с утра ломает.

– Спасибо, Иван Борисович. Я уже. Вы помните наш уговор?

– Помню. Гони двадцатку и занимай подпол. Он в твоем полном распоряжении.

– Дедушка, вы в каком институте учились, не в театральном?

– А что? – спросил дед.

– Больно красиво языком вышиваете.

– Нет, школу здесь, в селе, кончил, до войны работал в колхозе. После войны опять в колхозе и так до пенсии.

Андрей полез в карман и достал два красных червонца с Лениным в овале.

– Вот деньги.

– Благодарствуйте! – пробормотал дед, взял червонцы и положил в нагрудный карман рубахи. – А чего прятать-то будем?

– Прятать будем ночью, как положено бандюганам, – вновь решил отшутиться Андрей.

– Ты знаешь, как у нас в селе говорят таким придуркам? – вдруг совершенно серьезно проговорил дед.

– И как говорят?

– Шел бы ты лесом, пел бы ты песни, имел бы ты крылья, летел бы ты на хуй! – выпалил Иван Борисович, достал из кармана червонцы и положил их перед Андреем.

– Дедушка, я же тебе еще летом говорил, что надо спрятать на месяц-другой пятьдесят миллионов рублей. Неворованные. Заработал на песенках. Спроси любую школьницу в Константинове, что такое «Ласковый май», она тебе все расскажет. А если спросишь, кто там главный, сразу ответит – Андрей Разин. Это я.

Он сунул руку во внутренний карман куртки и достал мятую газету «Комсомольская правда» с собственной фотографией. Он всегда таскал ее с собой на такой случай. Старик взял газету, напялил на глаза очки и начал читать интервью с Андреем. Читал долго, прихлебывая чай. Когда поднял глаза, протянул руку и забрал червонцы в карман.

– А чего клоуна из себя строил? А если бы я участкового позвал?

– Иван Борисович, я сам сельский, из сирот. Когда огреб такие деньжищи, испугался, что отберут.

– Опять врешь, сучий потрох. Ты ж зять Мишки Горбачева! Кто тебя тронет?

– Ему скоро конец. Не будет скоро Михаила Сергеевича. И меня сгноят.

– Это как пить дать! Всех вас, на хер, под корень!

Дед явно издевался. Похоже, он с самого начала знал, с кем имеет дело. И с чего бы не знать? Портреты Андрея и Ирины печатали в «Спид-Инфо», которая распространялась по всему Советскому Союзу. Не раз их фотографии публиковали в «Аргументах и фактах», самой тиражной газете в мире.

– Дети за отцов не отвечают. А Михаил Сергеевич отдал единственную дочь мне, сироте.

– Хорошо, сирота, хочешь ночью прятать – прячь ночью. Мне все равно. Только автобус свой отгони на стоянку – шумит громко. Сам можешь прилечь вон – хоть на печь. Или иди погуляй, сходи в дом-музей Сергея Александровича.

Андрей послушался совета, оделся и вышел из дому. Водитель автобуса увидел его и открыл переднюю дверь. В салоне к горьковатому запаху типографской краски примешался густой запах чесночной колбасы и человеческого пота. Пацаны сидели в майках и рубахах, ожидая команды.

– Слушайте сюда, – Андрей встал рядом с водителем. – Сейчас можно одеться и пойти гулять по селу. Автобус встанет на стоянку, можно приходить и в нем греться. Или просто сидеть в нем. Толчок рядом с музеем Есенина. Спросите любого – вам покажут. Можно к Оке спуститься, но там холодно. Сбор – в десять вечера. В полночь – начало разгрузки.

Парни начали напяливать куртки. Сидеть в автобусе с запотевшими стеклами давно надоело, они с радостью вышли на воздух. Двое остались с водителем. Андрей дал им сигнал не оставлять его одного ни на секунду. Даже в сельском толчке.

День прошел незаметно. В сельском кафе «Ока» у стоянки автобусов давали гороховый суп и гуляш с картошкой. На третье – компот. Чего еще надо советскому человеку? В десять часов вечера Андрей вновь постучал кулаком в дверь Ивана Борисовича. Тот скоро открыл, и они пошли осматривать подпол. Деревянная лестница, лампы на обитых досками стенах. Пара стеллажей с закатанными банками огурцов и помидоров. В углу несколько мешков с картошкой. Места было достаточно.

Ровно в полночь к дому подъехал «Икарус». Старик залез на печь, задернул занавеску, и никто его за время разгрузки не видел. Но и сам Иван Борисович не увидел, как вместе со спортивными сумками в подпол занесли пару десятков канистр с бензином. «Икарус» привез их в багажном отделении.

Сумки с деньгами стояли рядами и одна на другой. Между ними ставили канистры с бензином. Через полчаса операция завершилась. Пацаны ушли в автобус, где должны были ждать до утра и разъехаться. Андрей сел на лавку около печи и вздохнул с облегчением. Занавеска дрогнула и отъехала в сторону. Рядом с головой Андрея свесилась одна нога, за ней вторая. Дед почесал одну стопу о другую и медленно