Шрифт:
Закладка:
– Здравствуйте, товарищ полковник. – Андрей расстегнул куртку, чтобы его было лучше узнать.
– Лейтенант Круглов, вы водитель?
– Как? Мне в темноте показалось, что вы полковник, – Разин всегда нес такую пургу, рассчитывая понравиться менту. Иногда срабатывало.
– Вы водитель?
– Нет, я Андрей Александрович Разин, руководитель детской студии «Ласковый май». Слышали, наверное?
Милиционер как будто пропустил это мимо ушей. Андрей не стал ему напоминать, что он зять генсека и президента СССР. В последнее время это не у всех вызывало восторг. Так что лучше об этом помолчать. Наконец из автобуса вышел водитель. Подошел к лейтенанту и протянул сначала права, затем путевой лист.
– Куда следуем?
– Товарищ лейтенант, в автобусе ребята – музыканты группы «Ласковый май», знаете, наверное, – все дети-сироты.
– Слышал, как не знать. – Милиционер явно приободрился. Тоскливая ноябрьская ночь дарила ему событие, про которое не грех будет рассказать. В первую очередь дочери.
– Мальчики спят, ехать до Рязани, вот афиша, смотрите – завтра днем и вечером два концерта. Может, не стоит будить?
– Мы будить не будем. Только посмотрим, что за музыканты. Не употребляли алкоголь?
– Господь с вами, товарищ лейтенант, я сам детдомовский. Нам пить себе дороже.
Не возвращая водителю права и маршрутный лист, милиционер поднялся в автобус и включил фонарик. Андрей шел за ним, в любой момент готовый открутить ему голову, если тот что-то заподозрит. Во всяком случае, он так думал – терять все равно уже было нечего. Луч фонаря скользил по спящим лицам пацанов. Кто-то из них морщился и прикрывал глаза руками. Дальше идти по проходу между креслами никакой возможности не было. Лейтенант наклонился над одной сумкой и расстегнул молнию. Буханки черного хлеба, вареная колбаса и несколько треугольных пакетов молока. Во второй сумке то же самое. Дотянулся и до третьей, но и в ней ничего необычного. Луч фонарика скользнул вдоль автобуса. И там – только головы спящих парней и куча сумок. Часть из них приоткрыта, с торчащими молочными пакетами и батонами белого хлеба.
– Товарищ лейтенант – у меня вам подарочек! – Андрей приступил к следующей фазе обработки милиционера. – Вот кассеты с записями ребят. Тут и «Седая ночь», и «Белые розы». Только у вас такие будут.
Андрей наклонился над одной из сумок и принялся шумно ворошить содержимое. Наконец вытащил несколько кассет в прозрачных коробочках с фотографиями и крупными автографами, написанными фломастером золотого цвета. Разин подсмотрел это у Аллы. Она еще подрисовывала сердечко. На «сиротских» кассетах хватало простой подписи. Они разлетались как горячие пирожки. Особенно на халяву. К счастью, лейтенант оказался не лишен этого понятного чувства. Он в последний раз осветил лучиком света салон со спящей братвой. И в этот момент Андрей с ужасом почувствовал густой запах денег. Так пахнет типографская краска купюр, когда их не просто много, а очень много. К счастью, милиционер едва ли имел возможность познакомиться с этим запахом и спокойно вышел из автобуса. Он с удовольствием принял подарок – пять кассет «Ласкового мая» с автографами. Хотя Андрею было бы удобнее дать ему пару-тройку «котлет» со стольниками. Их было в тысячи раз больше, чем магнитофонных катушек.
– Товарищ лейтенант! – Андрей решил развить успех. – Вы можете сообщить по маршруту, что едет автобус с группой «Ласковый май»? Ну, чтобы нас больше не останавливали. Иначе опоздаем в Рязань.
– Чего же не помочь. Давайте грузитесь. Довезу вас до выезда их Москвы сам. Дальше сообщу постам по всей трассе до Рязани.
Он сел в машину, на заднем сиденье которой спал его напарник, включил мотор и мигалку, дождался, когда автобус тронулся. Так они доехали до выезда на Рязанскую трассу. Гаишная машина не останавливалась даже на красный свет светофоров, лишь притормаживала, ожидая, когда автобус минует красный свет.
* * *
«Икарус» въехал в село Константинове В этот день православные праздновали день Казанской иконы Божьей Матери. С утра с высокого берега Оки разливался колокольный звон. Только что восстановленная колокольня церкви Казанской иконы Божьей Матери как будто приветствовала въезжающий в село автобус. На самом деле он был не первым. Поляна позади села, на дальней стороне от берега Оки, уже заполнилась автобусами. Экскурсии приезжали в Константиново регулярно. Поэт Сергей Есенин, вернее аура его стихов, привлекал фанатов со всех окрестных областей. Вот и сейчас, с утра пораньше, одетые в пальто и резиновые сапоги граждане медленно брели по слякотной дороге в сторону колокольни. Перед ней и стоял домик, в котором Есенин родился почти сто лет назад. Правда, как все дома-музеи ушедших русских гениев, это был новодел. Настоящий дом сгорел сразу после Гражданской войны. Тогда вообще выгорело все село – больше двух сотен домов. Разрушили и церковь, как во всех соседних селах на берегу Оки – в Белоомуте, Дединове, Любичах…
Водитель толкнул Андрея в плечо. Тот спал.
– Приехали. Куда встанем?
Работая в рязанской филармонии, Андрей не раз здесь бывал. Даже доски и гвозди купил для местных мужиков, которые начали самовольно восстанавливать церковь. А несколько месяцев назад, когда созрел план по ликвидации склада денег в Москве, приехал сюда и сошелся с дедом, одиноко живущим на задах села, в старой, но просторной избе. Звали его Иван Борисович Голицын. Будто бы даже далекий внебрачный пращур владельца села еще при Царе Горохе, вице-канцлера двора Александра Голицына. Впрочем, ничто не выдавало в нем белую кость. Дом, как положено, был соединен с хлевом, где когда-то держали свиней и корову. В самой избе белела свежей побелкой огромная русская печь. Но что оказалось важным, в доме был вырыт подпол, очень вместительный и всегда сухой.
В тот летний приезд Андрей предложил деду Ивану купить у него дом. Но деньги старика не интересовали.
– На што он тебе? Если девок возить, то покупать не надо – привози, я мешать не буду. – Иван Борисович косился на обручальное кольцо Разина. – Уйду к соседу, когда надо, приберу.
– Девка у меня в Москве живет, хочу летний домик – на рыбалку ездить, – Андрей уже нацелился на избу и готов был вцепиться в деда как клещ.
– Ты, я вижу, парень городской, тебе эта красота ни к чему. Приезжай и рыбачь. Я тебе сам леща почищу, уху сварю. Значит, тебе чего-то еще надо.
Андрей видел, что дед абсолютно инертен, да и годков ему оказалось семьдесят два. Сковырнуть в таком возрасте человека с места едва ли удастся. Он решил говорить с ним прямо:
– Иван Борисович, через пару-тройку
