Хармон передал мне наушники. Я поставил иглу на начало записи. Завертелся виниловый валик. Я чуть замедлил его движение и прислушался.

Сначала раздалось неразборчивое бормотание. Оно перешло в отдельные слова, затем в связный монолог. Хармон внимательно наблюдал за мной. Лицо его побледнело. И спустя какое-то время я понял почему.

На записи текли мысли убийцы, сначала спутанные и хаотичные:

– Тени… тени домов… рваные… под луной. Держись теней. Они защитят. Можно спрятаться от неба… Небо давит, небо – пелена, оно душит, корежит. Из него вот-вот выскочит смерть. Но смерть не выскакивает. Если бы… Господи, если бы… Нет, она просто ждет. Невыносимо. Бомбы, снаряды, кровавый дождь. Что угодно, только бы сорвать с мозга покрывало… жаркое, гнетущее. Внешне я спокоен. В мозгу же бурлит, бушует смятение. Мечутся, мечутся мысли неровными волнами… Мысли издалека, из подсознания… Прервать хрупкое безмолвие… Я не смею кричать… Нет! Нет!.. Крик сорвет покрывало и обнажит трепещущий мозг… Держись теней. Крадись вдоль улицы, избегай залитых лунным светом участков.

Некоторое время молчание и шорох записи. Потом голос зазвучал вновь:

– Мозг шевелится, омерзительно ворочается в черепе. Переполненный мыслями и страхом. Ненавистью. Печалью. Чувствами. Что же делать? Фронт… это верная смерть. Зачем цепляться за жизнь? Завтра война может закончиться. Но нам не уйти из города. На земле его больше нет. Даже воздух изменился. Пульсирует вибрациями нечеловеческих эмоций. Будто пронизан электричеством. Мой мозг уже заряжен сверх меры. Хоть какого-то выхода, какого-то избавления!

О боже! Рядом кто-то движется, кто-то рожденный здесь, где нормальные законы, материализуясь, выходят из-за пределов… Песик. Маленький. Лапка перебита. У него мягкий мех. Мех вокруг горлышка… В лунном свете на черной шелковистой шерстке руки мои белы. Руки… сжимаются… мягко, нежно… Мои пальцы сильны; видишь, как проступили жилы? Мой мозг… Потоки мыслей рвутся сквозь покрывало, которое душит его. Холодный воздух обдувает мозг. Тени скачут навстречу мне. Налетают. Скрывают ужасное небо. Я в пещере. Тени охраняют меня. Мозг охлаждается – и пальцы мои наполняются восторженной болью. Руки выпускают энергию, которая плескалась в мозгу. Песик мертв.

Снова тихий, ритмичный скрип иглы.

Я посмотрел на Хармона. Он жестом велел продолжить. Опять я услышал голос:

– Мало! Мало вышло энергии. Мозг ворочается, качается… Но путь правильный. Только не песик. Мало энергии вышло. Мало… Блики света на медных пуговицах. Мундир цвета хаки. Спит. Солдат прикорнул к стене, до винтовки ему не дотянуться. Он меня не слышит. Ночь тепла – воротник расстегнут. Под кожей бьется пульс, трепещет синяя вена. Получится бесшумно подойти? Да, он не слышит. Отодвигаю винтовку еще дальше. Теперь я стою прямо перед солдатом. Мои руки поднимаются. Энергия перетекает из мозга в них. Пульсация в черепе уже не так болезненна… Пожалуй, стоит остановиться. Нет, не стоит. Энергия устремится обратно, если не…

Тени изготовились к прыжку. Мягко, нежно мои кисти сжимаются на горле солдата. Давайте, давайте, тени, скачите проворно, неистово, охраняйте меня. Громоподобный поток хлещет из мозга, бежит по рукам, вливается в ладони, в пальцы, которые высвобождают силу… Он мертв – позвоночник хрустнул почти неслышно. Пусть лежит тут, спокойный, затихший. Небо больше не давит. Дует прохладный ветер и освежает мой обнаженный мозг…

Я дошел до конца записи. Выключив устройство, снял наушники и обернулся к Хармону. Он дергал усы, губы дрожали.

– Ну? – спросил он.

– Все субъективно, – сказал я. – Ты не сумасшедший. Нервная истерия может вызывать сомнамбулизм. Ты ходил во сне, вот и все.

– Да, – сказал он, – но сегодня утром вниз по улице, на берегу реки, нашли задушенного солдата.

Я пощупал щетину на подбородке.

– Что из того? Бывали совпадения и раньше.

– Я пошел посмотреть на тело, – сказал Хармон, – но его уже унесли. Тогда я немного походил вокруг и нашел мертвую собаку. Черный спаниель со сломанной лапой. Я… я… – Его глаза совсем вылезли из орбит, он облизнул сухие губы. – Мог ли я…

Я хмыкнул и коснулся тонкой руки Хармона:

– Мог ли ты задушить дюжего солдата? Сломать ему шею? Сам-то как думаешь?

На миг он расслабился, но тут же хмуро сомкнул брови:

– Считается, что безумие придает необыкновенную силу.

– Возможно. Но я сильно сомневаюсь, что ты вот так мог задушить человека. Я был терапевтом, а не психиатром, но кое-что смыслю в таких делах. Кроме того, как ты мог убить солдата, пока диктовал целый валик?

– Я думал об этом, – сказал Хармон. – Я мог бы надиктовать по памяти.

– Ты выходил сегодня ночью?

– Не помню, чтобы я выходил. Я лег спать около девяти тридцати. Затем вдруг, в каком-то оцепенении, оказался у диктофона. Когда я кончил говорить, все словно почернело. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я полностью очнулся. Я посмотрел на часы. Было два с небольшим. Ты спал, и я чуть не разбудил тебя – мне нужно было с кем-нибудь поговорить.

– Зря не разбудил, – сказал я.

Я снова подошел к окну, задумчиво посмотрел на остов небоскреба на противоположной стороне безлюдной улицы; высоко в небе раздавался низкий гул самолета.

– Можешь дать какое-нибудь объяснение? – спросил Хармон.

– Не знаю. Это выходит за пределы области медицины. Есть одна идея, весьма фантастическая. Если то, что ты диктовал, правда…

– Ну…

– Значит, ты читал чьи-то мысли. Телепатия до сих пор не доказана, хотя эксперименты довольно убедительно говорят о ее вероятности. Мозг – загадочный орган, мало что о нем известно. Шишковидная железа, например, тайна за семью печатями. А уж сама природа мысли – я тебе доложу!

Я закурил полсигареты.

– Материя и мысль – это вибрации. Вибрации являются волновыми импульсами и могут передаваться при благоприятных условиях. Условия здесь исключительные. Психологически мы все потеряли голову. Напряжение носится в воздухе. Из-за него твой разум не в норме и поэтому достаточно чувствителен, чтобы установить телепатическую связь с другим разумом.

Хармон задумался.

– Но почему же тогда у меня нет этой связи постоянно? Почему только прошлой ночью и лишь десять минут?

– Воспринятые тобой мысли излучались под огромным эмоциональным напряжением. Если моя теория верна, то убийца – сумасшедший. Внешне он может этого не выказывать, и я бы удивился, если бы он выдал себя. Железный самоконтроль лишал его возможности выпускать психическую энергию. Он заставлял себя сдерживать лавину, копившуюся в мозгу. Если бы, к примеру, он напился, то был бы в безопасности. Но запреты сковывали его до тех пор, покуда поток не хлынул через канал, обычно заблокированный.

Я видел, как убийц подвергают психоанализу, Хармон. Как правило, они не хотели убивать. Но были