никаких реальных аргументов, выискивает способы дискредитировать меня, чтобы создать против меня предубеждение в парторганизации, большинство членов которой вполне согласно со смыслом моих выступлений.

Убежден, что Вашим авторитетным именем Перепеч прикрывает пасквиль собственного сочинения. Предполагаю также, что Перепеч собирается сама высказать (или уже высказала) Вам что-либо обо мне с той целью, чтобы заставить Вас и других не верить голосу моей критики, если она дойдет до высоких инстанций (а я решительно пойду вплоть до ЦК партии, чтобы разоблачить обстановку в институте). Вот почему я хочу дать краткую справку о своей личной и партийной биографии. ‹…› Горько мне заниматься опровержением глупой клеветы. Но если бы дело касалось только меня, то, поверьте мне, я не стал бы Вас беспокоить своим длинным письмом. Дело в том, что обстановка в институте вообще тяжкая, и я скажу несколько слов о ней, потому что и Вас эта обстановка затрагивает.

В институте в течение многих лет складывалась и сложилась плотная и затхлая группировка – Пл[откин] и Ко. Они вершат судьбы в Уч[еном] совете, они возглавляют сектора, они распространяют свое влияние в ленингр[адских] издательствах и в лектории. Кто не пляшет под их дудку, тот обязательно оказывается на положении гонимого. Группу цементирует однородность национального состава, семейно-приятельские отношения, взаимная выручка в научном продвижении. Группа не останавливается перед прямой подделкой документов, чтобы протащить в институт “своих” (это я говорю ответственно, имея факты).

Теперь, когда общественный и партийный контроль все более стесняет тенденции группы, она стремится принять в ин[ститу]т (аспирантуру) тех русских, которые по своей посредственности и покладистости не представляют опасности для группы и создают иллюзию ее незаменимости.

Многолетний секретарь парторганизации института Перепеч играет в ин[ститу]те трагикомическую роль. Она понимает ненормальность положения в институте. В “секретных” разговорах с отдельными коммунистами (“секретные разговоры” – основной метод ее руководства) Перепеч посылает истерические проклятия по адресу группировки, но тут же заявляет, что группировку некем заменить, что надо терпеть, что Пл[отки]н тому, кто будет критиковать его, “сломает хребет”. Перепеч страшно озабочена, чтобы «не выносили сор из избы». На тех, кто осмеливается выступить с критикой, Перепеч страшно озлобляется, распространяет против них невероятные сплетни (так было с Бабкиным[629], Папковским, Бушминым и др.). Еще не вполне ясно почему, но Перепеч стала послушным орудием в руках группы Пл[откина] и Ко.

Похоже, что Перепеч работает не за совесть, а за страх. Она так напугана всесилием, иезуитством, кружковой дипломатией Пл[откина] и Ко, и так она была долго связана с ними службой в ин[ститу]те, что, естественно, видит в разоблачении группы и свое собственное разоблачение.

Не будь Пл[откин] на должности директора, и группировка лишится своего дипломата-телохранителя. Поэтому группировкой принимаются решительные меры, чтобы укрепить шатающееся положение руководителя учреждения. Говорят, Вы, Александр Михайлович, отстаиваете точку зрения о полном соответствии Плоткина занимаемой должности. Перепеч поддерживает эту версию, зная, как это парализует волю тех коммунистов, которые борются за оздоровление обстановки в институте. Но я, как и другие коммунисты, думаю, что просто из Вашего авторитетного и доброго имени делают очень плохое употребление.

Группировка озабочена, чтобы устранить В. А. Десницкого с заведования секцией новейшей литературы, поставив на его место Н-а[630], человека, дружественного группе. Таким образом руководящая цепь группировки будет сомкнута безраздельно. ‹…›

О чем думают руководители Отделения литературы и языка? На протяжении нескольких лет они по-настоящему, на месте не проверили работы института, довольствуются красноречивыми докладами Пл[откин]а и фальсификациями Перепеч.

Речь идет не о том, чтобы удалить всех лиц группировки из института. Они могут и должны работать, но не они должны управлять другими, а ими надо управлять. Но их надо поставить в условия, чтобы они работали так, как нужно партии и народу. А это может быть достигнуто только серьезными переменами в руководстве. Надо бы руководителям Отд[еления] литер[атуры] и яз[ыка] отказаться от спокойной теории “незаменимости” руководства в институте. Следовало бы обратить внимание хотя бы на такой факт, что в 1948 г. защитили диссертации принципиальные коммунисты: Бабкин (кандидат), Базанов (доктор), Папковский (доктор). Вместо того, чтобы использовать растущие силы в меру их возможностей, их оттесняют на второстепенные места. Делается все, чтобы Пл[отки]н не имел “конкурентов”, остался бы “незаменимым”. Против Папковского, например, предпринят целый поход. Его стремятся опорочить перед Бельчиковым Н. Ф. и другими с той целью, чтобы провалить его диссертацию в ВАК’е. Коммуниста Папковского ЦК партии считает достойным использовать на ответственной работе, а в ин[ститу]те ему не нашлось места, его сразу после защиты отчислили. Коммунист Рязанов[631] показывал возможность закончить диссертацию через полгода, но ему не дали поддержки и отчислили[632]. Тогда как аспиранты, оберегаемые группировкой, писали в институте диссертации по 4–5 и более лет. Примеры вытеснения и притеснения неугодных лиц можно было бы легко умножить, потому что они есть следствие всей системы работы в ин [ститу]те.

Очень жаль, дорогой Александр Михайлович, что не исполнилось мое большое желание поговорить о многом с Вами, когда Вы были в Л[енингра]де. Может быть это осуществится, если случится мне быть в Москве.

Искренне и глубоко уважающий Вас – А. Бушмин»[633].

Это письмо достигло адресата уже в начале февраля, когда обстановка в стране сильно переменилась. Ведь уже на следующий день после отправления письма – 28 января 1949 г. – в «Правде» была напечатана редакционная статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», открывшая шлюзы антисемитизму на государственном уровне.

10 февраля А. М. Еголин направил А. С. Бушмину краткий ответ:

«Дорогой Алексей Сергеевич! Шлю вам сердечный привет. Вы в своем письме поставили ряд дельных вопросов, которые будут в ближайшее время решены. О вас ни с кем, в том числе и с Перепеч, разговора у меня не было, все это глупые вымыслы, на которые вы не обращайте никакого внимания. Научную работу вы начали хорошо, продолжайте, время идет и надо двигаться дальше. При встрече поговорим подробно. Сожалею, что лично со мной в Ленинграде вы не переговорили, о чем пишете.

С приветом А. Еголин»[634].

Но этот ответ для Алексея Сергеевича уже ровно ничего не значил – к тому времени он уже активно действовал без всякого «прикрытия». А действовать он начал ровно в тот день, когда вышла статья в «Правде».

Письмо Г. М. Маленкову

Почувствовав остроту момента, коммунисты Института литературы Д. С. Бабкин, А. С. Бушмин, Б. В. Папковский и Д. И. Рязанов