языку или фамилии, как, например: фамилия регистрируемого Попандопуло, Мюллер, а называет себя русским, белорусом и т. д., и если во время записи не удается установить действительную национальность регистрирующегося, графа о национальности не заполняется до предоставления заявителями документальных доказательств»[596].

При этом наиболее известным ученым-евреям, напротив, настоятельно предлагали писать в пятой графе «русский». Этим правом в 1948 г. воспользовался главный физик страны академик Абрам Федорович Иоффе[597].

Как же обстояло дело с «этим вопросом» у ленинградских ученых, которым предстояло стать жертвами кампании по борьбе с космополитизмом? При ближайшем рассмотрении оказывается, что «инвалидов пятой группы», т. е. евреев по анкетным данным, из них было совсем немного. Практически все они давно ощущали себя, да и были на законных основаниях, русскими: они при рождении были крещены в православие. Исключение составляет, пожалуй, только С. Я. Лурье, который, хотя и встретил Февральскую революцию лютеранином, к Октябрьской уже был иудеем и в течение всех лет советской власти подчеркнуто избегал всяких компромиссов в этом вопросе[598]. Обратимся к анкетным данным.

Марк Константинович Азадовский – русский (поступая в университет, он приложил в доказательство свидетельство о крещении)[599]; Павел Наумович Берков – русский, «сын дантиста (лица свободной профессии)»[600]; Иван Иванович Векслер – белорус[601]; Григорий Александрович Гуковский – русский[602]; Борис Михайлович Эйхенбаум – русский (сын потомственной дворянки и личного дворянина)[603]; Ольга Михайловна Фрейденберг – русская[604].

Более сложно обстоит дело с Виктором Максимовичем Жирмунским: он был по рождению иудеем, будучи иудеем, учился в Петроградском университете[605], но после 1917 г. стал писать в графе национальность «русский»[606], в 1928 г. отдел кадров ИЛЯЗВ поправляет это и, памятуя о дореволюционной приписке «из евреев», пишет в графе национальность «русский (еврей)»[607], а с 1930 г. он, уже пожизненно, пишет «еврей»[608], с единственной оговоркой в 1931 г., что он «еврей, сын врача (служащего)»[609].

Из тех, кто писал в графе национальность «еврей», – Гирш Арбамович Бялый[610], Соломон Давидович Кацнельсон[611], Борис Соломонович Мейлах[612], Лев Абрамович Плоткин[613]. Все они встретили революцию, будучи евреями, и именно революция дала им свободу без страха писать свою национальность.

Однако, как покажут события 1949 г., удар наносился безотносительно анкетных данных, вполне согласуясь с общеизвестной пословицей – советская власть била не по паспорту. Евреев избирали именно по крови, и именно по крови их причисляли к «безродным космополитам». И хотя, в отличие от нацизма[614], сталинизм не закреплял антисемитизм законодательно, цели преследовались сопоставимые; одна из них – освобождение рабочих мест для представителей титульной национальности. И если в 1933 г., после опубликования нацистами распоряжения о профессорах, уже к середине года в немецких университетах было уволено около 15 % профессорско-преподавательского состава (лишь в Берлинском университете процент увольнения евреев был заметно выше среднего – 35 %)[615], то в СССР, где не принималось никаких официальных актов, борьба с космополитизмом давала сопоставимые результаты.

Важно отметить, что в нацистской Германии евреи преследовались не только государством, но и рядовыми гражданами, зачастую по чисто экономическим мотивам, поскольку в результате изгнания евреев представители титульной национальности получали их имущество и рабочие места. В СССР конца 1940‐х гг. именно рабочие места стали основным трофеем, за который шла борьба: руководство страны позволило под предлогом борьбы с космополитизмом освободить большое число высокооплачиваемых рабочих мест, которые прежде были заняты евреями. Еще раз отметим, что евреями не по паспорту, а евреями по крови.

То обстоятельство, что в области литературоведения предстояло нейтрализовать не просто евреев, а еще и неординарных ученых, лишь делало их участь еще печальней[616]. В 1949 г. преследование ученых-литературоведов по национальному признаку перешло в открытую фазу.

2 января 1949 г. группа коммунистов‐литературоведов, без труда уловивших носившийся в воздухе дух государственного антисемитизма, подала в Василеостровский райком ВКП(б) докладную записку «О работе Института литературы (Пушкинский Дом) АН СССР»[617].

Авторы документа преследовали цель, прежде всего, дискредитировать руководство Института в лице и. о. директора Л. А. Плоткина. Ему вменяется в вину то, что «в Институте проводилась и проводится ныне неправильная и антипартийная линия в подборе и расстановке кадров, создалась обстановка семейственности, еврейского национализма, угодничества и полного отсутствия критики и самокритики»[618]. Но обвинения руководителю Института авторы выводят на более широкие горизонты:

«Космополиты и формалисты очень спаянно и крепко держатся на основе национальной однородности ‹…›. Семейственность и антипартийная политика насаждения национальной однородности привели к тому, что в течение двенадцатилетнего фактического руководства институтом космополиты ‹…› расставили свои силы однородной национальности так, что они оказались во главе основных секторов. Отделом новой русской литературы заведует проф[ессор] Мейлах, его замещает и заведует Пушкинской комиссией проф[ессор] Эйхенбаум. Комиссию XVIII века возглавляет проф[ессор] Гуковский, отдел западных литератур проф[ессор] Жирмунский, редактор издательского отдела – Шульман[619], зам. директора по адм[инистративно]-хозяйственной части Шаргородский[620], секретарь дирекции Фридман[621], главбух Израилевич[622]. В отделе новой литературы старшие научные сотрудники, за исключением проф[ессора] Томашевского, однородной национальности, а именно: Эйхенбаум, Гуковский, Берков, Бялый, Векслер, Мейлах, Лотман, [Гинзбург][623], Бухштаб, Рейсер. Такой подбор случайно не мог возникнуть, а является последовательной и продуманной националистической политикой нынешнего космополитического руководства, проводимой в течение десятилетий»[624].

Перечисляя подробности вредительской деятельности космополитов в Институте, отмечая бездействие парторга А. И. Перепеч, авторы предлагают следующие меры для ликвидации «Плоткина и его камарильи»:

«Выводы напрашиваются сами собой: требуется срочное вмешательство Василеостровского РК ВКП(б) для того, чтобы оздоровить обстановку, весьма возможно, с привлечением Л[енинградского] ГК ВКП(б). Положение в Институте слишком серьезное, и оставлять его на произвол судьбы нельзя. Было бы очень кстати информировать академика Никитина и Борисова, руководителей парторганизации Академии Наук СССР и отдела кадров, тем более что они приезжают в Ленинград на сессию АН СССР 4 или 5 января 1949 года»[625].

Получив такое, бюро райкома начало проверку изложенных фактов. Были затребованы сведения о национальном составе Пушкинского Дома в Управлении кадров АН СССР. 25 января 1949 г. в Василеостровский райком поступил специальный документ, подготовленный Ленинградским отделением управления кадров АН СССР, – «Справка по Институту литературы (Пушкинскому Дому) Академии Наук СССР»[626]. В качестве преамбулы в нем приводятся официальные сведения:

«Всего в институте 125 человек сотрудников по штату, из них руководящих и научных сотрудников – 70 человек, научно-технических сотрудников – 20 человек, аминистр[ативно]-хозяйств[енного] персонала – 35 человек. Из штатного состава ин ститу]та членов и кандидатов ВКП(б) – 24 чел., национальный состав: – евреев – 20 чел., армян – 3 чел., украинцев, белорусов, татар – по одному человеку».

Затем управление кадров излагает персональную