копье, все еще воображая себя у барьера. Повторяю: долой турниры! Мы идем на войну, а не красоваться перед дамами своей одеждой, изяществом движений и султаном из петушиных перьев. И я вновь обращаю внимание на дисциплину как на необходимое условие для победы. Не давать воли гневу, не наливать кровью глаза и не мчаться вперед так, словно тебя догоняет котел с кипятком! Слушать приказы сотников и маршалов, выполнять их, а в бою работать не только руками, но и головой, и не пришпоривать коня прочь с места схватки, едва отпадет надобность в копье, – вот как надлежит поступать рыцарю. Кто не желает подчиняться – будем освобождать тех от военной службы, а вместо этого взимать с них налог; эти деньги пойдут для найма воинов, которые будут выполнять приказы своих начальников, не проявляя своеволия. Так корона станет независимой от тех, кто чересчур высоко задирает голову. Будь все так, как сказано, – не пришлось бы испытывать стыд за поражения при Креси и Пуатье, и золотые экю звенели бы в казне Франции, вместо того чтобы услаждать слух нашего врага.

– Откуда у Карла такие познания в военном деле? – удивлялся д’Оржемон.

– Ведь он был при Пуатье и все видел своими глазами.

Совет закончился поздно вечером. На другой день Карл позвал к себе прево, эшевенов, приоров и старшин городских кварталов. Вопрос решался важный: возведение новой городской стены на севере и востоке и укрепление защитных сооружений с запада. Вокруг Университета решено было не трогать старую стену: этот район не был так густо заселен, как Город[54].

После продолжительных прений начертили на листе пергамента предварительный план; в черту города отныне входили: аббатство Сен-Мартен, замок Тампль, монастырь Сен-Катрин, дворец Турнель, отель Сен-Поль и обитель целестинцев. За Турнелем встанет бастида Сент-Антуан, других ворот не будет до самого Тампля, затем Сен-Мартен и, ближе к мельнице деревушки Вильнёв, – Сен-Дени. Тотчас же возникли разногласия по вопросу территории, отбираемой городом у аббатств, – сады, огороды, виноградники; к этому добавлялись селения и мельницы, принадлежавшие такому крупному землевладельцу, как Церковь. Дебаты продолжались еще не один день: город желал завладеть новыми землями, аббаты не хотели их отдавать. Король в содружестве с прево и эшевенами стоял на своем: дворец Сен-Поль и предместье Сент-Антуан должны войти в черту города без выплаты ущерба. Карла неожиданно поддержала Жанна: довольно уже распоряжаться аббату, она не намерена отдавать свой подарок Церкви. К тому же город должен расти: старое платье, в которое одел его Филипп Август, стало мало и уже трещит по швам; где же еще ставить новую стену, если не за чертой предместий? Мужу понравился решительный тон супруги, да так, что отныне он стал приглашать ее на все совещания, о чем впоследствии ни разу не пожалел: Жанна и в самом деле явила ум государственного деятеля.

В последнее время, правду сказать, ей было не до того; здоровье сына заметно пошатнулось: он утратил активность, стал вял, бледен и потерял аппетит, на вопросы матери и отца отвечал рассеянно, словно не понимая, о чем его спрашивают. Ответив, долго смотрел в глаза, потом опускал голову, садился на стул или на пол и замирал в таком положении, обхватив руками колени и задумчиво глядя в одну точку. Раздумья прерывал внезапный кашель, временами исторгающий красную мокроту. Малыш часто и прерывисто дышал, говорил, что ему холодно, и его укладывали в постель. Рядом постоянно находились два монаха и королевский исповедник. Монахов прислал Содон, узнавший, что больного пользуют неизвестным снадобьем. Оно немедленно же было объявлено сатанинским, и его бросили в огонь. Какое-то время спустя оттуда показались синие язычки пламени.

– Ага! – вскричал один из монахов, в ужасе пятясь и истово крестясь. – Отец Содон был прав! Вот они, дьявольские знаки! Таков огонь в преисподней, под котлом сатаны.

Второй в страхе бухнулся на колени, стукнулся лбом об пол, забормотал молитвы. Первый тем временем зачастил, махая перед собой крестом:

– Да изыйдит злой дух! Да сгинет в пламени адское творение! Да минует меня злая чаша невзгод, ибо узрели глаза мои огнище дьяволово!

И приказал немедленно всем отвернуться, ибо «синь сатанинская» не замедлит через взор войти в душу и погубить ее. Все отвернулись. Сиделки крестились, возведя глаза к потолку, а монахи, раскрыв окна, закричали, чтобы скорее принесли простыни, которыми они изгонят из покоев злой дух. А мальчика, раздев донага, надлежит стегать плетьми, изгоняя из тела его чертей, которые закрались в него, отчего и возникла страшная напасть. Прибежали врачи, одобрили действия святых отцов и пустили малышу кровь, после чего заперли его в спальне вместе с сиделками, затворив окна, закрыв двери…

Карл с Жанной стали бурно протестовать, но тут за дело решительно взялся отец Содон, человек с тяжелым взором из-под вечно насупленных бровей, с прямоугольным лицом, с оттопыренными ушами. При одном взгляде на эту мрачную физиономию с крючковатым носом и тонкими бледными губами хотелось бежать куда глаза глядят. Но король с королевой не могли. Широко раскрытыми от ужаса глазами, испытывая скрытую неприязнь, они смотрели на это чудовище, присланное им на погибель хозяином – тем, что сидел в Авиньоне и звался папой…

На них холодно, источая зло и бессердечие, не мигая глядели маленькие, колючие, черные глаза инквизитора. Бескровные губы расклеились, изо рта потек зловонный яд:

– Всякое существо на земле есть творение Божье, а потому должно быть подвергнуто изгнанию из тела и души бесовских сил, кои имели возможность, пользуясь немощностью больного, завладеть им. Бог создал тело человека чистым и мечтает видеть его таким, ибо, как Творец, дал человеку свой облик. Нечистому же телу и душе нет спасения; силы адовы влекут их в свой дьявольский вертеп. Вы же, отец и мать, желать должны, чтобы сын ваш спасся; лишь в этом случае Бог дарует ему излечение. А дабы ускорить его, Церковь и прибегла к необходимым мерам, ибо дьяволом насылаемое крестом и огнем исторгнуто должно быть. Ныне надлежит уповать на чудодейственную силу мощей святых, кои помогут изгнать хворь и даровать исцеление.

– Да ведь мальчик был здоров! – пробовал возразить Карл. – Но как только отняли у него питье, так недуг вернулся.

– То была лишь видимость здоровья, – невозмутимо отвечал Содон, – ибо дьяволу не надобна хилая душа. А хворь вернулась оттого, что Святой Дух повелел выйти из тела тьме чертей, уже поселившихся там. Идет борьба за душу раба Божьего, и Господь вкупе с Духом Святым непременно одержит победу над силами зла, кои таились в неведомом питье и в адской