Мураш послушно кивнула, и мы вместе окунулись в этот скоординированный хаос.

Солдатики внимания на нас не обращали, занятые своими делами. Они даже голов-то не поднимали особо, все с тряпками да кружечками с густой розоватой жижей возились, натирая, полируя, ну и все в таком духе. Приукрашивались, в общем. На всех не хватало, так что другие без всякого стеснения мылись в небольших ямках у стен.

Вот с последними обнаружение по поту уже не сработает. По крайней мере, пока те не успеют поработать. Так что придется здесь задержаться.

На удивление, никого подозрительного пока не было. Мы словно ледокол пробивались через толпу, я непрестанно вертел головой, старясь высмотреть признаки всяких там пренебрежений и лени. Разница в росте помогала, и, одновременно, мешала. Оно хорошо, возвышаться над всеми — только макушка то и дело скреблась о земляной потолок, ощущения не из приятных. И вообще, тесно здесь, некомфортно.

Ладно хоть все настолько делом были заняты, что меня не замечали. Или бросали короткий взгляд и возвращались к работе.

А я сам, в таком скоплении… Голову чего-то повело. На полсекунды буквально, только это меня напрягло. Можно списать на рану, мол, потеря крови еще не восстановилась… Но вместе с тем еще и сла-абенькая волна по телу прокатилась, едва заметная, и сразу стало ясно — прошибать начинает.

Так что прибавил ходу и стал выглядывать еще активнее, насколько это вообще возможно. Еще бы мельтешащие мураши не сливались в одну хитиново-кожаную массу и не выглядели на одно лицо, так вообще замечательно было бы.

Прошлись до самого конца казармы. До самого дальнего угла, где десяток муравьев сидел на полу и единообразно копья полировал. Синхронность — балерины позавидуют.

— Пока никого не заметил, — сказал я. — Не значит, что никого нет.

— А я говорила! — торжествующе ответила сопровождавшая. — Нет среди нас никого, и быть не может! То среди рабочих можно скрыться, но не здесь!

Я лишь хмыкнул что-то сомнительное, и продолжил путь. Где же могут скрываться хитрые паучихи, не желающие ничего делать? Да у стен, подальше от суматохи. Может, вообще в воде отмокают. Вот туда-то и надо присматриваться, а не пытаться объять всех разом.

Двинулся поближе к стене. Вслушиваться в разговоры было бесполезно, голоса поглощенных делом мурашей сливались в ровный гул, но… Показалось?

Не, не показалось.

Скосил взгляд, смотрю — а там сразу троица в кружок встала, голова к голове, и обсуждают что-то. Одни лишь отрывки слышно, приглушенные да искаженные, но определенные слова разобрать можно.

«Мужика, забрать, хочется, принцесса, счастливица, втихаря нападу…».

Не слишком-то похоже на обычную рабочую болтовню, с просьбами передать тряпочку, проверить полировку и радостью за принцессу. Не, солдатики не завидовали, они только лучшего желали да предвкушали, как хлынет поток молодняка и сколько придется нянькам в камере с яйцами возиться.

Пригляделся к подозрительным. Все сухие, без капли пота. Шлемы болтаются как-то расхлябанно, на растянутых ремешках, оружие не такое светлое и блестящее, как у других. А стоило невзначай поближе подойти — вот тебе и кусочек паутины у одной за заднюю лапку зацепился. Попались!

— Эти трое, — сказал я негромко, практически в самое ухо, указывая на паучих. — Замышляют похищение мужа принцессы.

— Не может быть! Они просто, как и все, хотят немного мужской силы, вот и все! — возмущенно зашептала мураш. — Чего еще делать, кроме как болтать, пока до них инструменты для чистки не дошли?

— Они-то дошли. Вон, в ногах валяются, — указал я.

Мураш недоверчиво фыркнула, но дальше спорить не стала. Выудила откуда-то камушек и потерла его руками, затем об антенны, затем снова руками. И затолкала… Куда-то. Нет, серьезно, я вообще не понял, откуда этот камушек взялся и куда делся.

И лучше, наверно, не спрашивать. Во избежание.

Поскольку этих троих мураш записала, мы двинулись дальше, по той же простой схеме. Вдоль стены, высматривая лентяек именно тут, а не среди самых скоплений. В итоге, суммарно вышло еще двенадцать — с неухоженной броней, затупившимся оружием, следами паутины. Меньше, чем рабочих, это уж точно. Сопровождающая всех их вносила в записи на своем камушке.

А под конец мой живот бурчал совсем уж громко, и я, вспомнив, что все-таки весь день не ел, сказал:

— С этими солдатиками все. Веди, где можно поесть, а затем в яму с волчонком.

— Зачем тебе туда? — тут же ощетинилась мураш. — Что ты там будешь всю ночь делать?

Я окинул ее усталым взглядом. Она немедленно подобралась и вытянулась, глядя снизу вверх как насупившийся ребенок. И руки на пояс поставила, и грудь выпятила.

— Спать. Без удобств, зато вместе.

— Но зачем? Почему? У нас есть свободное место, можно заселить тебя… да куда угодно, кроме покоев принцессы!

— И я, из «куда угодно», выбираю именно яму с моей хвостато-ушастой мелочью.

Мураш сдалась и обреченно кивнула. И уныло, откровенно неторопливо отвела меня к солдатским запасам, откуда я без зазрения совести упер фруктов, и воды в свой бурдюк набрал. Тащить сложновато — так то ж не одному мне! Сомневаюсь, что волчонка хорошо тут кормят, добавка ей в любом случае не помешает.

По пути в камеру, недовольное бурчание мураша достигло своего апогея. Настолько, что она попыталась даже прибегнуть к методам паучих. Неловко пыталась телом светить, бросала довольно-таки однозначные замечания насчет того, с кем мне на самом деле нужно жить и проводить время. Ничего серьезного короче, и никаких реальных поползновений.

Кроме попыток взяться за руку, ага. Или влезать под руку. Но я на провокации не поддавался, так что, когда мы пришли, она уже порядком разозленной была. Пыхтела аж.

— Я надеюсь, — сказала она, когда мы подошли к «тюрьме», — Что твою мохнатую тварь все-таки возьмут и отправят на арену! Ох как надеюсь, что королева решит все-таки полюбоваться на схватку! А может, это ее муж захочет посмотреть!

— Не советую. Зрелища не будет, — сухо ответил я. Затем повернулся к стражам тюрьмы, двум мурашам-солдатикам с копьями наперевес. — Впустите. Я буду ночевать с пленницей, с волчонком.

— Но она же еще маленькая! — синхронно ответили эти две…

— Да не в том смысле, дуры озабоченные. Открывайте уже, мне еще поесть надо.

Повинуясь неохотному кивку сопровождающей, они освободили в проход и пустили меня внутрь. С утра тут ничего