мясникам в СС и потребовали иных назначений, даже если это означало отправку на Восточный фронт. Потеря разведданных оставила Роммеля если не слепым, то как минимум не подозревающим о планах врага по давно планируемому наступлению на «крепость Европа». По иронии судьбы человек, который отвечал за отражение наступления, уже пришел к выводу, что война проиграна. В феврале Роммель вступил в контакт с заговорщиками и пообещал им полную поддержку: он хотел, чтобы Гитлер ушел, но убийство не одобрял.

Высадка в Нормандии стала для немецкой армии серьезным ударом. Союзники хорошо подготовились. В июне на Германию и оккупированные территории было сброшено 167 тысяч тонн бомб. «Этим утром была самая страшная бомбардировка, — писал Бонхёффер 21 июня Эберхарду Бетге. — Несколько часов в моей камере было так темно от клубов дыма, окутавших город, что я чуть не включил свет»[779].

Бонхёффер оказался прав — это действительно был самый страшный налет. Город атаковали более 2,2 тысячи американских бомбардировщиков и истребителей. Разрушения были чудовищными. Прямыми попаданиями были разрушены Рейхсканцелярия, военное министерство, штаб гестапо, не менее 35 гражданских заводов и 14 военных, пять депо и четыре вокзала. Через несколько дней после чудовищной бомбардировки Бонхёффер писал Марии фон Ведемейер. На сей раз оптимизм ему изменил: «Хочу быть честным. Мы не знаем, увидимся ли еще в этой жизни. Таковы времена»[780].

Дитрих Бонхёффер знал, что за день — 30 июня 1944 года[781]. Семь лет назад в этот день они с Бетге ехали из семинарии Финкенвальде в Берлин, чтобы обсудить преследование членов Исповедующей церкви со своим другом Мартином Нимёллером. Утром они добрались до его дома и узнали, что пастора Нимёллера только что арестовало гестапо. Он все еще оставался в одиночной камере в концлагере Заксенхаузен.

Мрачные мысли, терзавшие Бонхёффера, развеял особый гость. К нему в тюрьму Тегель в полной парадной форме пришел дядя Пауль. Худощавый генерал с пышными усами любил парадную форму. Даже на 75-летие Карла Бонхёффера он явился в форме. Патриарх семьи шутливо поддразнил его, но потом предложил съездить домой и переодеться в более подобающий гражданский костюм.

Сегодня переодеваться никто не собирался. Бонхёффер чувствовал: Хазе хочет напомнить тюремщикам, что он влиятелен, а обитатель камеры номер 92 — его любимый племянник. Дядя Пауль пришел не просто при всех наградах. Он принес четыре бутылки игристого и занял комнату охраны. К нему присоединились Бонхёффер, начальник Тегеля капитан Метц и подполковник Маасс, комендант Моабита.

Вино лилось рекой, языки развязались, и Пауль фон Хазе пять часов развлекал своих гостей. Метц и Маасс не понимали, почему генерал ведет себя подобным образом. Бонхёффер догадывался, но предпочитал помалкивать. Недавние победы союзников создали благоприятный момент для действий антифашистской оппозиции. План уже сложился, отсчет начался. Генерал Хазе должен был стать одним из активных участников заговора. Как и раньше, задача коменданта Берлина заключалась в том, чтобы блокировать ратушу и комплекс Бендлерблок, где располагались те отделы вермахта, которые еще не переехали на базу Цоссен.

Генерал чувствовал, что члены «капеллы» уже толпятся за сценой. Скоро занавес поднимут, и начнется концерт. Хазе пил игристое, и тревога отступала. Долгому ожиданию подходил конец. Дитрих Бонхёффер не знал деталей, но чувствовал, что перемены как никогда близки. Он всем сердцем желал заговорщикам успеха. После неожиданного визита дяди Пауля пастор написал своему другу Бетге: «Возможно, мы увидимся раньше, чем ожидаем»[782].

56

Концерт «капеллы»

Манфред Рёдер не смог лично уничтожить «Черную капеллу», но до отъезда в Польшу все же нанес серьезный удар. Теперь главные заговорщики превратились в простых зрителей. Донаньи был прикован к больничной койке — он кашлял, его бил озноб. Ханса Остера отстранили от военной службы и поместили под домашний арест. Он предпочел заключение в более буколическом месте, чем Берлин. Вместе с сестрой и ее мужем он перебрался в поместье в курортном городке Бад-Дюбен севернее Лейпцига[783]. Дитрих Бонхёффер, Хельмут фон Мольтке и Йозеф Мюллер оказались в тюрьме.

Вильгельм Канарис лишился власти. Однако всего через несколько месяцев его вместе с таксами вызвали в Берлин. Гитлер и Гиммлер, по-видимому, решили, что разведывательный опыт адмирала может быть полезен, и нашли ему новое занятие. Канариса назначили главой Особого штаба по торговой и экономической войне. Этот небольшой отдел занимался вопросами влияния на Германию торговой блокады — не самая важная проблема во время мировой войны. Адмирал оставался свободным человеком, однако веры ему не было.

К новой работе Канарис приступил в начале июля 1944 года. Тогда же Карл Зак, заговорщик, которому удалось ускользнуть из рук Рёдера, сообщил Донаньи, что прокурор Гельмут Кутцнер хочет перевести его в гражданский санаторий, где его будут лучше лечить и где он будет отчасти защищен от следователей гестапо. Кроме того, Кутцнер рекомендовал фельдмаршалу Кейтелю отложить дела Донаньи и Бонхёффера до окончания войны[784]. Судье Заку это показалось сигналом к полному снятию обвинений. Если Кутцнеру удастся добиться своего, Донаньи и Бонхёффер будут просто дожидаться в тюрьме окончания войны, а затем отправятся домой, если, конечно, все пойдет по плану.

Поскольку главные музыканты «Черной капеллы» оказались не у дел, заговором занялся Клаус фон Штауффенберг. Первого июля произошло важное событие: он стал полковником, и генерал Фридрих Фромм сделал его начальником своего штаба. Благодаря этому Штауффенберг получил полный доступ к Гитлеру и определенный контроль над армией резерва, которую заговорщики намеревались использовать для стабилизации положения в стране после убийства фюрера. Повышение Штауффенберга стало сигналом, что генерал Фромм наконец-то принял решение, хотя и не распространялся об этом[785].

Немецкие источники Аллена Даллеса продолжали поставлять ему информацию. Восемнадцатого июля он отправил в штаб УСС депешу: группа оппозиции пополнилась новыми «антигитлеровскими элементами», и они считают, что «следующие несколько недель дадут последнюю возможность… свергнуть Гитлера и Рейх»[786].

Информация, полученная Даллесом, чуть запаздывала — события в Германии развивались стремительно. Вторжение союзников во Францию поначалу заставило Штауффенберга задуматься. Не слишком ли поздно для заговора? Он написал о своих сомнениях Хеннингу фон Трескову, который после краткого визита в Берлин получил повышение до генерал-майора и вернулся на Восточный фронт в качестве начальника штаба 2-й армии. Он не хотел медлить и часто говорил своему секретарю, что заговорщики