Пир-Мухаммед вскочил, хрустнув пальцами:

– Что ж, давай. Если я одержу победу, ты не станешь у меня на пути и никогда не попросишь саблю.

– Если ты победишь, – усмехнулся Улугбек и прерывисто задышал.

– Никто из вас ее не получит, – раздался громкий голос.

Братья обернулись к деду, который до этого не подавал признаков жизни, и в ужасе отпрянули: Тимур сидел на ковре, крепко сжимая рукоятку, и на его лице играл румянец.

– Внуки мои, сейчас я принял очень важное решение, – его глаза блестели, искалеченные пальцы подергивались. – Эта сабля, вернее, то, что в ней, уйдет со мной в могилу. Я завещаю похоронить себя с бесценным кладом, который покоится в рукоятке. Вам он не достанется, потому что начнутся распри. А распри между родными людьми – это самое страшное. Вы становитесь уязвимыми для врагов. Это значит, что в конце концов империя, которую я создавал многие годы, рухнет, и города, построенные мною, придут в упадок. Этого я не могу допустить.

Внуки молчали, опустив головы.

– Так что и думать забудьте. – Тамерлан приподнялся и сдержал стон.

Болело не только колено, рана в плече горела, будто к ней приложили раскаленное железо.

Внуки молча поклонились деду и вышли.

Тамерлан погладил бороду и тихо сказал:

– Мне кажется, они меня послушают. Это не Мираншах, который часто поддается приступам ярости. К счастью, мой сын так глуп, что у него не возникало и мысли о жемчужине.

Опираясь на саблю, он сделал несколько неверных шагов, прислонился к стене шатра и обязательно осел бы на ковер, если бы его не поддержал вовремя вбежавший лекарь.

– О мой господин! – вскричал он. – Зачем ты поднялся? Ты еще очень слаб, чтобы самостоятельно передвигаться.

Врач обхватил Тимура сильной рукой, но Великий эмир оттолкнул его.

– Отпусти, я сам. Уверяю тебя, мне уже лучше, а в бою станет совсем хорошо. В сражениях мое тело всегда наливается силой, будто Аллах благословляет меня на победу.

Лекарь смотрел на него во все глаза. За годы честного служения Тамерлану он никак не мог привыкнуть к его неудержимому желанию всегда быть впереди войска.

Врач помнил много случаев, когда Великий эмир, слабый и беспомощный после тяжелой болезни, качавшийся, как былинка на ветру, садился на коня, со всех сторон поддерживаемый нукерами, и поднимал саблю. И тотчас розовело бледное лицо, загорались необычным блеском глаза… И хворь отступала под натиском желания жить и сражаться.

– Позови моих военачальников. – Ноги Тамерлана подкашивались от слабости, но он не садился, будто бросая вызов самому себе.

Лекарь затряс козлиной бородкой и пробурчал:

– Клянусь Аллахом, это безумие.

Ослушаться повелителя он не посмел, и через несколько минут эмиры и беки прибыли в шатер Тимура.

Железный хромец встретил их, бледный и слабый, но когда они расселись по местам и он заговорил о предстоящем сражении, кровь прихлынула к лицу, и в узких голубых глазах загорелись искорки.

– Эти шакалы думают, что испугали меня своими стрелочками, – процедил Великий эмир. – Однако они меня не знают. Я не собираюсь отступать. Завтра мы возьмем крепость, а через три дня дадим бой возле Дели.

Али-бек удивленно заморгал:

– Разве ты удержишься в седле, повелитель? Ты еще достаточно слаб. Мне рассказывали о ядах, приготовляемых здесь, в Индии. Они очень коварны.

Тамерлан замотал головой:

– Я коварнее этих ядов, поверь. Кроме того, тебе ли не знать, что сражение окончательно излечит меня, а победа не оставит и следа от раны?