Она вышла из комнаты и поспешила по бульвару Сансет на помощь другим охотникам. Она уже довольно хорошо ориентировалась по запаху крови.

II

– «Ариста» хочет заполучить тебя, Уэс. – Джимми Клайн ехал по Сансет, стараясь не замечать малолеток, что бродили по тротуарам рекордными для этого времени суток толпами. – Теперь, когда сделка с Бруксом выгорела, ты им просто позарез нужен. И вот тут-то твоя цена взлетит вверх. Высоко-о-о вверх. Черт возьми, они не могут позволить себе упустить тебя, когда ты на подъеме!

Уэс сидел на заднем сиденье белого «кадиллака», изготовленного для Джимми по индивидуальному заказу, и одной рукой обнимал Соланж. Этим вечером она немного перебрала и теперь дремала, положив голову на плечо Уэса.

– Этот парень, по имени Чак, очень забавный, – сказал он. – Как, кстати, его фамилия?

– Крипс, или Крисп, или что-то вроде этого. Я объясню тебе, как собираюсь разыграть свою партию с «Аристой». Медленно и хладнокровно. Буду бросать на них мрачные взгляды, пока они перечисляют цифры и факты. Ха! Да они у меня на стенку полезут, прежде чем я хоть что-то подпишу! «Чистая случайность» должна стать хитом для Эй-би-си, а эти сраные студии звукозаписи перед нами на коленях будут ползать. Хочешь послушать магнитофон или что-нибудь еще?

– Нет, – тихо ответил Уэс. – Все в порядке.

– Понятно. Эй, а как насчет одного-двух выступлений в Вегасе? Мы сами можем расписывать наш график!

– Не знаю. У меня остались плохие воспоминания от Вегаса. Может быть, мне будет лучше пока не высовываться и посмотреть, как пойдут дела.

– Не высовываться? – повторил Джимми с таким видом, будто Уэс сказал нечто в высшей степени богохульное. – Я правильно расслышал? Не высовываться? В этом городе не высовываются только бывшие! Нужно ковать железо, пока горячо. И ты это знаешь не хуже меня. О господи!

Он резко повернул руль, чтобы не врезаться в группу совсем обалдевших малолеток, выскочивших на дорогу прямо перед его «кэдди».

– Тупые засранцы! – крикнул Джимми и, проезжая мимо, показал им средний палец.

Они разбежались в разные стороны, ухмыляясь и улюлюкая.

– Вот ведь придурки! – сказал Джимми, его лицо покраснело. – Господи, мы только что чуть не задавили четверых молокососов! Какой материал для колонки Роны!

– Ага, верно, – ответил обеспокоенный Уэс.

Он оглянулся и увидел, что подростки опять выскочили на дорогу перед кабриолетом «спитфайр». Машина с визгом остановилась, и малолетки бросились к ней. Внезапно ощутив, как его наполняет страх, Уэс отвернулся и больше никуда не смотрел.

– Интересно, где живут все эти уроды? – сказал Джимми, разглядывая толпы людей, разгуливающих перед магазинами и барами. – Чем они занимаются – просто выходят по вечерам на улицы или как?

Соланж вдруг выпрямилась, как будто вообще не спала.

– Что случилось? – настороженным тоном спросила она.

– Ничего. Джимми везет нас домой. Спи спокойно.

– Нет. – Она огляделась. – Мы еще не приехали?

Уэс улыбнулся:

– Мы ушли с «Импровизации» пятнадцать минут назад. Думаю, ты не помнишь, как проглотила три бокала шабли. – Он поймал взгляд Джимми в зеркале заднего вида. – Напомни мне еще раз, как зовут того парня? Чак?..

– Крескин. Нет, не так.

– Он хороший комик. И материал у него крутой. Зрителям он тоже понравился.

– Думаю, что понравился. Конечно, все понимали, что даже в худший свой вечер ты сдул бы со сцены хоть его, хоть кого-то другого. Сливки всегда поднимаются наверх, Уэс. Вот почему он работает в «Импровизации», а ты подписал контракт с Эй-би-си.

– Шаги, – тихо проговорил Уэс.

– Что?

– Шаги в темноте, – повторил он, – за твоей спиной. И ты можешь бежать со всех ног, пока сердце не разорвется, но стоит чуть притормозить, понадеявшись, что больше их не услышишь, как они снова зазвучат позади.

– Соланж, о чем говорит этот чокнутый золотой мальчик?

– Иногда меня мучает вопрос, – задумчиво продолжал Уэс, – что бы было со мной, если бы я тогда не вышел впервые на сцену. Это произошло как раз здесь, в «Комедийном магазине», на любительском шоу «В понедельник вечером». Я приехал на автобусе из Винтер-Хилла и чуть не обосрался со страху. На вокзале Грейхаунд меня должен был встретить старый приятель по университету, но этот придурок так и не появился, и я пошел пешком, волоча за собой чемоданы. Боже мой! Должно быть, я протащил эту тяжесть через двадцать кварталов. Я даже не знал, где нахожусь. И вдруг увидел плакат: «„В понедельник вечером“ в „Комедийном магазине“. Сцена ждет вас!» Я нашел номер в мотеле и начал практиковаться перед зеркалом. На нем была большая трещина – это мне запомнилось на всю жизнь, – и я испугался дурной приметы. Но потом подумал, что разбил его кто-то другой, а значит, и дурная примета тоже для кого-то другого. Правильно?

– Именно так, – ответил Джимми.

Уэс улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям. Казалось, это было давным-давно, но время в Эл-Эй обманчиво. Когда ты на коне и окружен друзьями, оно летит стрелой, превращая месяцы и недели в дни и часы. Но когда ты опускаешься на дно и остаешься один, минуты растягиваются в отравляющую вечность.

– Я никогда раньше не видел такой большой сцены, – рассказывал он. – И после этого никогда не видел тоже. Передо мной стояла длинная очередь ожидавших своего выхода. Некоторые из них действительно показали себя молодцами; другие напрасно понукали дохлую лошадь и уходили со сцены в тишине. Боже, что это был за вечер! Передо мной выступал парень, работавший поваром в фастфуде, – Бенни… э-э… Крамер, кажется, так его звали. Он изображал звуковые эффекты – лучевые пушки, летающие тарелки, пулеметы и бомбы, и все это с бестолковыми комментариями. Он был славный парень, но одеревенел, что твоя доска. El Stiffo[59]. Когда его выставили со сцены, кто-то подтолкнул меня в спину, и я с заплетающимися ногами шагнул прямо в огни. Боже, они были… такими яркими.

Голос его постепенно затихал, взгляд затуманился от воспоминаний. Джимми время от времени посматривал на него в зеркало заднего вида. Теперь они ехали по Беверли-Хиллз в сторону Бель-Эйра.

– Такими яркими, – продолжал Уэс. – Они прожигали насквозь, словно лазеры, пот вытекал у меня изо всех пор. Я едва мог разглядеть людей, сидевших в первом ряду, но сознавал, что все они… вся эта толпа смотрит на меня. Я видел, как свет отражается от стаканов и пепельниц, и казалось, все вокруг заполнено шумом – люди откашливались, как будто проглотили весь ужин целиком, переговаривались через весь зал, словно меня вообще не было на сцене, подзывали официантов. Именно в этот