Он смотрит на Мэддокса.

– Вот теперь, приятель, – говорит он.

Мэддокс спешит к нему, и Мейсон развязывает завязочки, удерживающие кольцо на подушечке.

– Я люблю тебя, Пайпер Митчелл. Я люблю каждую частичку тебя, которую я уже видел, и каждую частичку тебя, которую мне еще только предстоит открыть.

Он протягивает мне кольцо.

– Так что скажешь, Белоснежка, согласна ли ты стать моей принцессой, моей королевой, моей единственной и неповторимой женой отныне и навсегда?

Крупные слезы стекают по моим щекам, я снова и снова качаю головой. Мое сердце настолько переполнилось, что я потеряла дар речи. Я позволяю ему надеть кольцо мне на палец, потом падаю на колени – прямо в его сильные руки и мягкие губы.

Аплодисменты отражаются от стен церкви, когда мы закрепляем сделку поцелуем и обнимаем друг друга, словно в последний раз. Хейли подбегает к нам и присоединяется к нашим объятиям, как это может делать только двухлетка.

Мейсон смеется, его блестящие глаза – отражение моих.

– На всякий случай, это означает да? – уточняет он.

Я снова киваю, и мы поднимаемся на ноги, Мейсон держит на руках Хейли и помогает мне подняться. Она протягивает ко мне ручки, и я беру ее на руки.

– Это означает да, – говорю я. – На все.

– На все? Мейсон кокетливо приподнимает бровь, его лицо полно обещаний.

– Я хочу все это, Мейсон. Всю сказку целиком. Все «долго и счастливо». Теперь я к этому готова. Благодаря тебе теперь я к этому готова.

– Мы к этому готовы, – поправляет он и обнимает нас с Хейли. – Давайте теперь вернемся к репетиции, потому что мне не терпится отвести свою невесту домой.

Невесту. Это слово не выходит у меня из головы. Я никогда в жизни не думала, что кто-то так меня назовет. Но мне это нравится. Очень нравится.

Мейсон берет меня за руку, и мы делаем шаг от алтаря – первый шаг в нашу вечность.

Эпилог. Пайпер

Тринадцать лет спустя…

Я тереблю пальцами амулет на браслете, кручу кожаные ремешки, которые никогда не покидают моего запястья.

Кажется, я еще никогда не испытывала такого страха и радостного волнения одновременно. Я пытаюсь отвлечься при помощи игры, в которую мы часто играем с Мейсоном – угадай часть тела. Я слегка толкаю свой беременный живот и жду, толкнется ли она в ответ.

Грифф начинает проявлять нетерпение. Пятилетний мальчик не может долго сидеть на одном месте, и хотя прошло всего десять минут, мне они тоже показались вечностью, как и моему сыну.

– Расскажи еще раз, пап, – просит он, устремив взгляд своих пронзительно-голубых глаз на Мейсона. – Расскажи еще раз про свое кольцо.

Грифф – которого мы назвали в честь лучшего друга Мейсона и одного из тех людей, благодаря которым мы вместе, – водит пальцами по кольцу Суперкубка своего отца. Сын крутит кольцо на среднем пальце на правой руке Мейсона, а мой взгляд прикован к кольцу на его левой руке. К кольцу, которое означает, что он мой.

Мейсон в тысячный раз рассказывает нашему сыну о том футбольном матче, а я вспоминаю тот день восемнадцать лет назад, когда я впервые увидела свою дочь. Тот день, когда я поприветствовала ее, а потом попрощалась с ней всего за один час. Тот день, когда я умерла, пока Мейсон не вернул меня к жизни.

Восемнадцать лет. Восемнадцать лет, два месяца и девять дней прошло с того момента, когда я ее видела, а сейчас она в любую секунду войдет вот в эту дверь.

Эмбер. Ее зовут Эмбер. Это единственное, что я о ней знаю, не считая того, что она выросла в Уайт-Плейнс[30] – всего в пятидесяти километрах отсюда. В тридцати трех минутах езды на экспрессе. Так близко, что мы, наверное, проходили мимо друг друг на улице. Или ужинали в одном ресторане. Или ходили в один и тот же кинотеатр.

Судя по тому, как моя еще не родившаяся дочь кувыркается у меня в животе, она тоже чувствует мое волнение. Я поглаживаю живот рукой и размышляю о том, будет ли она похожа на Эмбер, когда родится.

У меня не осталось фотографии Эмбер. Но она и не была мне нужна. Даже спустя столько лет ее лицо врезалось мне в память столь же прочно, как и роза, вытатуированная у меня на коже.

Потом меня охватывает страх, и я думаю – уже не в первый раз, – что, возможно, Эмбер не захочет со мной общаться. Может, она просто хочет встретиться, чтобы поставить точку в истории, которую ей рассказали обо мне ее родители. Может, она меня возненавидит – особенно когда увидит, что у меня есть другие дети. Дети, которых я решила оставить – а не отдать.

Мы с Мейсоном обсуждали, не отложить ли встречу, чтобы подождать, пока родится малышка. Но все свелось к тому, что мы решили броситься в это, как в омут головой, – точно так же, как мы справлялись со всем остальным, что преподносила нам жизнь с тех пор, как мы обручились. Если этому не суждено случиться, мы это примем и будем жить дальше – точно так же, как мы поступили после нескольких выкидышей, которые у меня были почти десять лет назад.

Я не знаю, чего ожидать от этой встречи. Я много лет мечтала об этом дне. Поддавшись мягким уговорам Мейсона, я зарегистрировалась на сайте по воссоединению после усыновления в тот день, когда моей дочери исполнилось восемнадцать. Я и подумать не могла, что она сделает то же самое. Но она тоже на нем зарегистрировалась, и нам потребовалось всего несколько месяцев, чтобы уладить все бюрократические формальности и организовать встречу.

До этого я даже не знала, жива ли она. Живет ли она в Нью-Йорке. Знает ли она, что ее удочерили. Но что бы сейчас ни случилось, я знаю, что Мейсон меня поддержит. Он поддерживал меня с того дня, когда я сошла с трапа самолета много лет назад.

Он поддерживал меня, когда я решила заняться любительским театром и когда через несколько лет после этого решила сыграть несколько небольших ролей в авторских фильмах, которые снимала студия Гэвина. Но моя душа всегда была дома – с Хейли и Гриффом.

Я смотрю на Мейсона и восхищаюсь тем, какой он хороший отец для наших детей. Он