– Да кого уж мне бояться, – вздохнул Сумеречный, садясь напротив на… на камень? На песок? Вокруг царила непроглядная мгла, высился лес мертвых линий, искажавших очертания.

– Что ты такое? Страж Вселенной… Это ты наслал разлом и огонь на деревню полукровок? – спросил Рехи. Отсутствие Митрия развязывало дерзкий язык. По крайней мере, Сумеречный ни к чему не призывал. В чем-то они даже соглашались и понимали друг друга.

– Нет, не я.

– Двенадцатый? – догадался Рехи.

– Он. Он, – сокрушенно кивнул Сумеречный. – Это он играет так в своей агонии: то там, то тут разлом или извержение устроит. Вот если два великих вулкана рванут, так все вы распадетесь совсем, пополам расколетесь да в отравленном море потонете вместе с последним материком.

Рехи не видел общей картины, не представлял, в каких масштабах мыслит Сумеречный. Мир – это что-то очень-очень большое. Материк, наверное, поменьше, но тоже большое, место, где они все копошились. Но ясный вывод следовал один: если Двенадцатый продолжит развлекаться, то им всем настанет конец. Пожалуй, существовала вполне конкретная цель похода к Цитадели. Рехи все лучше чувствовал ее. Но ведь он сам управлял линиями мира, во время битвы они прекрасно сработали. Возможно, удалось бы «сшить» расколотые вулканами половинки.

– А я умею насылать огонь или останавливать его? – поинтересовался Рехи, представляя, как вызывает огненный шторм или ураган.

– Нет, – тут же осадил Сумеречный, но улыбнулся: – И в этом твоя сила.

– В чем же тут сила?

Сумеречный Эльф печально вздохнул и прикрыл глаза. Он откинулся куда-то назад, повиснув в вязкой темноте, и после томительного молчания ответил:

– В том, что ты еще остаешься человеком. Если переселишься на уровень линий, не станешь прежним. Сила-то будет много выше, но какой ценой? Пока ты еще остаешься человеком.

– Эльфом, – поправил Рехи. Тот невозмутимо продолжал:

– Ах да, эльфом. Но я говорю о человеке как о существе, наделенном разумом и свободой воли. А семарглы пытались отнять ее. Двенадцать Стражей Вселенной – двенадцать существ с божественной силой, способных спасать и разрушать миры одним мановением руки. Разве только из мертвых не умеют воскрешать. Прекрасная управляемая Вселенная, где каждый неверный шаг в каждом мире предугадывается и устраняется. Для этого нам дали всезнание. Только вот куда полезли, спрашивается, семарглы? Митрий… Возомнили себя лучше всех, умнее, добрее, справедливее и могущественнее? На деле все та же гордыня – первый грех. И отчаяние – его потери. За что мы и поплатились, мозги-то расплавились почти у всех, как у Двенадцатого.

– И у тебя?

– А не видно?

Эльф вскинул темные брови, пожав плечами. Сумасшедшего Сумеречный не напоминал, но неуловимый дух безумия сопровождал его с первой встречи на пустоши. Тем он и отличался от спокойного и печального Митрия. Семаргла велели называть учителем, но Рехи воспринимал его как палача. Убийцу и Стражей Вселенной, и Стражей Миров, за которых семарглы несли ответ.

– Видно, – согласился Рехи. – Но кто тогда я?

– Страж Мира? Они снова попытались создать Стражей, но уже попроще, помельче: вроде как сила и знания возрождаются каждый раз в новом теле, да и мощь поменьше. Стражи Мира не наделены знаниями, они просто умеют управлять линиями. Но этого более чем достаточно. Тебе этого хватит…

Сумеречный Эльф замолчал, застыл, его опустошенный взгляд проходил сквозь Рехи и терялся в необъятно далекой пустоте. От этого делалось жутко, бесприютно и холодно. Рехи поежился. Все-таки он шел к чему-то страшному, сам приближая неизбежность.

– Но хватит для чего? – спросил он, потянувшись к Эльфу. Протянутая рука ожидаемо прошла сквозь призрачные очертания. К счастью, Сумеречный вновь оживился и не принялся кормить слишком правильными истинами о великом благе всех для всех и гибели во имя этих непонятных «всех». Он лишь ответил:

– У тебя будет выбор – для чего. И от этого выбора зависит исход. Пока просто иди, дитя разрушенного мира.

Очертания пришельца таяли, липкие прикосновения темноты и оцепенения сменялись привычным воем ветра и шелестом песка. Напоследок Рехи спросил:

– Эй, Сумеречный, а где Митрий-то?

– Пробивается к Двенадцатому, – отозвался собеседник. – Наш учитель упрям, он еще надеется на что-то. Еще верит, что жертв его опытов можно спасти увещеваниями. Хотя я сам уже не знаю, во что он верит. Митрий тоже пережил слишком много боли.

Сумеречный протяжно вздохнул. Его скорбь была более искренней и какой-то… теплой, что ли, близкой и понятной. Вот так он существовал – исковерканный, неправильный, точно так же не ведающий, куда ему направляться. Впрочем, Сумеречный, как и Рехи, не унывал.

– Эй, Рехи! – окликнул он с долей ехидства, почти растворившись в темноте.

– Что?

– У тебя там кое-кто сбежал, – ухмыльнулся Сумеречный и совсем исчез. Кажется, только его издевательская улыбочка и осталась. А Рехи смачно выругался:

– К трехногим тебя, Ларт! Спокойно тебе не лежалось, ящеры тебя дери, солнце тебе на голову, когти в глотку!

Восклицание разорвало оцепенение пустоши и вязкого сна. Все-таки из-за болтовни о великих делах Рехи потерял бдительность. А насущные мелочи порой важнее больших планов.

– Ящер безмозглый! Где ты?!

Негодующее восклицание разорвало ленивую тишь пустыни. Ларт пропал со своего места. Выходит, притворялся предельно измученным и сдавшимся. Возле валуна на песке оставался отпечаток свернувшегося клубком тела, дальше тянулась цепочка неровных следов. Ноги у беглеца, вероятно, заплетались, не осталось той превосходной бесшумной походки опытного воина. Да и ремень, связывавший руки, ему не удалось перекусить – пут нигде не было видно.

Рехи же кинулся в погоню, надеясь, что следы приведут его к пленнику. Песок уже обманул однажды, когда его покинула Лойэ. А как ее все-таки не хватало! Она бы что-нибудь подсказала, придумала, отвернула от стремления к Цитадели. Хотя с ее своеволием случились бы иные беды. Ларт-то сбежал закономерно, Рехи и сам понимал, что ни о каком сотрудничестве и речи не шло.

«Да что б тебя! В обратную сторону поперся! – шипел он, на бегу прикрывая лицо от песка. – К разлому, что ли? Ну и куда? Полукровок своих искать? Да нет уже никого! Двенадцатый так забавляется, слышал? А, нет, не слышал. Ага, он задумал всех нас извести по одному. То там, то сям разлом делает».

Гнев подпитывал силы. Рехи буквально взрывался от ярости. Он ненавидел Ларта за побег, Митрия – за опыты, Сумеречного – за загадки и, разумеется, Двенадцатого – за Великое Падение. Сны не давали четких ответов. Впрочем, рассуждения и догадки стирались, когда приходилось следить за дыханием и торопиться в неизвестность бодрой рысью. Ларт спутал все направления.

Рехи пробежал по незнакомым дюнам, скатился с них куда-то вниз, заприметил совершенно