Шрифт:
Закладка:
«А я тоже уничтожил в себе сострадание?» – подумал Рехи, глядя на давящегося от пыли и боли Ларта. Связанные руки усугубляли его мучения. Впрочем, совесть почти не тревожила, а вот усталость брала свое. Каждый шаг отзывался такой тяжестью, что хотелось выть, но на это тоже требовались силы. Стенания застревали в горле сиплым дыханием. И странники двигались дальше.
Из пепла и старой кожи
Они все брели и брели, а в голове вставали чужие образы, слышались крики. Возможно, это рушился город жреца в лиловом. Возможно, флот пиратов атаковал его стены, брал штурмом с моря, пехота пробивала тараном главные ворота, чтобы пропустить конницу. Крыши проламывали каменные глыбы, выпущенные из смутно знакомых орудий. Одно из таких Рехи лично поджег в бою. А теперь удалой воин плелся рядом с бывшим вождем в путах, уже даже не впереди, потому что не оставалось сил тыкать его кончиком меча. Ларт же только хрипло дышал и временами повторял:
– Кому ты какой мир оставишь… кому…
Рехи не понимал его, похоже, они оба бредили. Да еще воздух вокруг сгущался ядовитыми туманами, пыхали кипятком и кислотой небольшие гейзеры, и между ними не было верной тропки. Рехи не предполагал такой преграды возле чернеющей гряды острых гор. Не просто так они царапали небо, не просто так высились молчаливыми великанами, точно стражи иного мира. Они запрещали странникам пройти долину вечной смерти, наполненную едкими парами. Они сторожили Разрушенную Цитадель.
Но все же двое затерянных путников шли и шли, не останавливаясь, пусть и охая от боли в обожженных, изъязвленных ступнях. Рехи не знал, сколько времени протянет Ларт, сколько времени протянет он сам. И хотя его снова мучил невозможный голод, он не смел впиваться в жилу на шее пленника. Иногда голод одиночества намного страшнее телесного. Мысль о потере еще и Ларта с каждой сменой красных сумерек делалась все более угрожающей. Когда тот бессильно спотыкался, Рехи упрямо подставлял плечо, но не освобождал. Ларт же лишь обреченно вздыхал, а в глазах его сквозила пустота. Временами он бормотал что-то неразборчивое.
– Подарить бы кому-нибудь мир… Целый мир без боли… – твердил он, но несвязные слова сменялись вполне четким указанием направления: – Малый Разлом близко…
– Что за ним? – спрашивал Рехи недоверчиво.
– Перевал.
Значит, Ларт исполнял свою часть обещания, но при каждом напоминании о цели пути он кривился и охал:
– Нам все равно не пережить Малый Разлом, а если и минуем его, жители Бастиона нас настигнут.
Красные сумерки, скрытые плотным тлетворным туманом, сменялись непроницаемо-черной ночью. Даже привыкшие к ней глаза прирожденного хищника с огромным трудом различали хотя бы подобие дороги. Только чутье помогало не свалиться в кипящие озерца и расселины.
– Куда ты меня завел, трехногий ящер? – посетовал Рехи, когда вокруг появились не просто трещины в каменной породе, а настоящие разломы. Сквозь некоторые пробивался огонь, царил невыносимый жар, а от испарений постоянно болела грудь, словно в ней застрял кинжал.
– К Малому Разлому. Верный знак, он рядом. Верный… – только кратко отвечал Ларт, но давился собственным голосом. Похоже, его тоже не спасали ни тряпица на лице, ни быстрое исцеление полукровок. Вскоре на повязке стали показываться следы крови после очередного приступа кашля. Рехи пока держался, не выплевывал свои внутренности. Иногда ему казалось, что Ларт намеренно ведет их в западню, готовясь предать самой ужасной из всех смертей.
– Огонь… везде огонь! Я горю… Горю вместе с деревней, – бессмысленно твердил он, то впадая в полное безразличие, то панически озираясь по сторонам. В такие моменты Рехи с трудом удерживал его от опасного рывка. Вскоре все проходило, но вплавленный в самое сердце ужас продолжал терзать опального короля все то время, что они брели по выжженной земле.
– Вот и он… Разлом… – выдохнул Ларт, когда они приблизились к особенно густому облаку смрадного горячего дыма и пара.
Малый Разлом оказался самой настоящей бездной, тянущейся вдоль хребта. Он разверзся свежей раной, на дне которой вместо крови клокотал огонь. Наподобие вездесущих трупных червей пузырились и копошились потоки лавы, плавящие камни.
– И что, мы должны идти вдоль него? – с недоверием спросил Рехи, рассматривая огненный хаос. Они держались подальше от края, от обжигающего кожу и ноздри жара. Но пропасть сама приближалась к ним, подкрадывалась смрадом загадочных недр.
– Иначе никак… Разлом должен оставаться по правую руку, – ответил Ларт. Он уже не предлагал отступиться от цели, он понимал, что путь назад отмечен сотней смертельных ловушек.
– Там будет перевал? Ты уверен?
«Как же этот путь в одиночку могла пройти Лойэ? Жива ли она? Или обошла как-то иначе эти места?» – терялся в догадках Рехи, отчего сердце его все больше сжималось. Неизвестность давила хуже опасности. В этой шипящей раскаленной тишине он бы обрадовался и ящерам. С ними-то проще: маши себе мечом, руби головы, вспарывай чешую. Это привычнее.
– Будет… Огонь… Да, прав ты, разваливается наш мир, – выдохнул с усилием Ларт. Он упал на одно колено и остановился, пригибаясь к земле. Рехи попытался поднять его, но Ларт упрямо дернулся и кое-как встал сам. Он повернул голову к Рехи, и в расширенных синих глазах сквозила бездна, такая же, как в глубине разлома.
– Вот идешь ты, идешь… А кому такой мир ты оставишь? – вдруг снова спросил Ларт.
– Какой еще мир? Какой? – недоумевал устало Рехи, призывая идти дальше, но Ларт вытянул связанные руки и вцепился в ткань туники, дергая на себя, заставляя слушать, как в былые времена:
– Мы все оставляем кому-то свой мир, даже если не осознаем этого.
Рехи вздрогнул, едва ли понимая слова, собеседник пытался что-то донести, что-то подсказать – на ином уровне. Оба не знали точно, как называются все эти сложные вещи. Мир… При воспоминании о мире почему-то сразу возникала Лойэ, родная деревня, да даже селение полукровок: хоть какие-то знакомые лица. И все они были отмечены печатью потери. От этого Рехи завопил, резко отшатываясь:
– Нет у меня мира! Ушел весь! Ушел за горы… Да к ящерам
