его на стол. А следом крепко обнимает. Пристально разглядывает моё лицо. Я даже не моргаю. Лишь осторожно позволяю себе приложить ладони к его груди. — Но ты должна рассказать ректору всё как есть, — строго произносит Тимур. — Как эта стерва задирала тебя. Ты хорошо учишься, на отличном счету в деканате. Если уж мне за такие проступки просто объявляли выговор и докладывали отцу, то в твоём случае всё будет ещё безобиднее.

Услышав слова про отца, я вздрагиваю.

— Боже, если моя мама узнает…

Тимур обхватывает моё лицо ладонями. Случайно задевает царапину у меня на щеке. Я морщусь от боли, с шипением втягивая воздух, и сжимаю в пальцах ткань футболки Тима. Но ноющей раны тут же касаются его тёплые губы.

— Всё будет хорошо, — шепчет он, ведя ими по моей щеке. Я с трепещущим сердцем закрываю глаза. Слушаю только бархатный голос Тимура. Он обволакивает... — Главное, ты поставила её на место.

Отрывки сегодняшнего вечера вспышками появляются в моей памяти. Судорожно перевожу дыхание. Как бы я ни хотела сейчас ничего не вспоминать и ни о чём не думать, но не могу… Даже осторожные поглаживания пальцами Тимура моих щёк, скул, ощущение близости его губ не могут полностью избавить меня от вороха переживаний и дурных мыслей.

— А что теперь будет с тобой? — осторожно спрашиваю я. И неосознанно льну щекой к лицу Тима. — Тоже пожалуются отцу?

— Вероятнее всего, да, — его сиплый ответ чувствую где-то у уголка своих губ.

Я напрягаюсь. Сильнее сжимаю в кулаке футболку Тимура.

— Он найдёт тебя?

— Я больше недели не живу дома. И что-то не вижу нигде объявлений: «Пропал мальчик, зовут дядя Фёдор. Нашедшего ждёт премия — велосипед», — фыркает он, обжигая резким выдохом мою щеку.

И кто бы мог подумать, что всего одна фраза из детского мультика, произнесённая голосом Тимура, заставит меня расслабиться. Я вдруг ловлю себя в этом моменте нежности. Разжав кулак, стискивающий футболку Тима, кладу уже раскрытую ладонь на его грудь. Ощущаю, как ровно бьётся там сердце. Я зависаю в этой секунде. Всё напряжение сходит лавиной. Позволяю себе тихо, но всё же рассмеяться.

— Что? — Тим отодвигается от меня. Убирает с лица ладони, а я наконец открываю глаза.

Тимур удивлённо моргает и хмурится.

— Ты только что процитировал «Простоквашино», — поясняю я, широко улыбаясь.

— Да, — серьёзно подтверждает он, сцепляет руки у меня спиной и припечатывает к себе. Крепко. — Это мой любимый мульт.

А мне хочется смеяться ещё сильнее. Тимур и Простоквашино? Милый кот в полоску и дерущийся парень в татуировках? Такое в моей голове не сходится, но почему-то вызывает невероятный прилив нежности к Тиму. А может, это просто глоток алкоголя? Но именно в этом порыве обвиваю шею Тимура руками и прижимаюсь к нему изо всех сил. Незастёгнутая ветровка слетает с моих плеч на пол. Но ни я, ни Тим не спешим двигаться. Стоим у стола, обняв друг друга. Улыбаясь и уткнувшись носом в плечо Тимура, я касаюсь ладонью линии роста волос на его шее. Поглаживаю, ощущая приятное покалывание у себя на пальцах. Чувствую тёплое умиротворение. Только вот напряжён теперь Тим. Его выдаёт дыхание, переставшее быть таким ровным и тихим. Улыбка тут же сползает с моих губ.

— Что-то не так? — хриплю настороженно. Даже прекращаю гладить шею Тима. Пальцы замирают на короткостриженых волосах.

— А я ведь ещё не слышал, как ты смеёшься… — хриплый шёпот обжигает моё ухо. А я покрываюсь мурашками вся. С головы до ног.

— Разве?

— Я часто видел, как ты плачешь. — Тимур запускает ладонь мне в волосы. Перебирает их пальцами, добираясь до затылка. Нежно сжимает пряди в кулак, заставляя меня слегка запрокинуть голову и забыть, как дышать.— Злишься. Боишься. А как смеёшься — нет. — Оставляет влажный поцелуй на моей шее и вызывающе шепчет: — Это возбуждает.

Ноги сковывает слабость. Да и голову ведёт не меньше. А губы Тимура уже находят мои. Настойчиво и жарко целуют. И с каждым толчком его горячего языка в мой рот я отвечаю всё раскованнее. Моему телу непривычно жарко. Пальцами я впиваюсь в напряжённую шею Тимура, а его ладони скользят по моей спине. Сжимают талию, опускаются к ягодицам и их тоже сжимают. У меня внизу живота всё сводит от хлынувшей туда теплоты. Дыхание Тима становится суетливым. Объятия настойчивее. Поцелуи глубже. Он жмётся ко мне каменным пахом. Я сама не понимаю как, но моё тело отвечает на это… Одно покачивающее движение бёдрами вдоль бёдер Тима, и он стонет.

Но сразу же отрывается от меня. Даже убирает руки с талии. Я и понять ничего не успеваю, как Тимур дёргается вперёд, слегка отталкивая.

А мне в грудь как раскалённую стрелу пустили. Распахиваю взгляд, видя перед собой только горящие огоньки свеч. Боль пронзает так резко. Резче получается лишь ухватить за руку Тима, который почти обогнул меня. Я не даю ему уйти. Вонзаю свои пальцы в его запястье.

Тимур дёргается, но замирает. Эти секунды тишины невыносимы.

— Ань… — Тим дышит глубоко и неровно.

— Да… — шепчу я. Сердце в груди бьётся так, что от его ударов, кажется, сотрясается весь мир.

— Я тебя хочу.

— Я чувствую...

— Мне не хочется останавливаться, — мучительно шепчет Тимур, освобождая своё запястье от моих сжатых пальцев.

Он становится у меня за спиной, сдавливает пальцами мои бёдра и теснее притягивает меня к своему каменному паху. А по моим ватным ногам вверх прокатывается волна горячих мурашек. Я слышу грудной стон Тимура. Такой беспомощный. Это отзывается в моём теле острым возбуждением по всем нервным окончаниям. Пускает в кровь что-то такое сладкое. Запретное. От этого кислороду в лёгких тесно.

— И не надо, — выдыхаю я.

— Уверена? — тихий вопрос Тима обжигает мне место за ухом.

Всё, в чём я могу быть уверена, — это в том, что через час мне нужно оказаться дома. Через шестьдесят чёртовых минут… Может, правильно будет остановиться? Только эта мысль вдруг страшит сильнее, чем осознание последствий опоздания домой.

Сейчас я просто хочу быть с Тимуром. Я просто хочу. Даже несмотря на то, что в голове так не вовремя всплывают и царапаются слова мамы: «Использует и бросит. Им только одно и нужно».

А если мне это тоже нужно? Прямо сейчас.