Шрифт:
Закладка:
Такси, вызванное Тимом, приезжает быстро. Оно уже ждёт нас, когда мы поднимаемся от моего участка по улице.
Я снова одета в его чёрное худи поверх платья. Ведь моё пальто до сих пор висит в гардеробе академии. Так что Тиму пришлось довольствоваться тонкой ветровкой, накинутой на футболку.
К такси мы идём, сохраняя таинственное молчание. Я разрешаю себе ни о чём не думать. Ни о маме, ни о сообщениях Сони. Просто впитываю в себя этот момент: моя ладонь сжата в ладони Тимура. Он перебирает мои пальцы в своих. А я иногда искоса поглядываю на него, если проходим под светом уличных фонарей.
Тимур ведёт меня за руку с непривычно спокойным, нет — блаженным выражением лица.
У машины оба стоим несколько минут. Даже не целуемся. Прикрыв глаза, Тимур просто прижимается к моему лбу своим. Я чувствую его дыхание у себя на губах и поглаживаю ладонями колючий ёжик на затылке Тима.
Никуда не хочу.
Но таксист оглашает пустую улицу громким сигналом. Я дёргаюсь в руках Тимура, а он лишь крепче меня обнимает и шепчет:
— Ну… пока?
— Пока, — вздыхаю я.
Тим ловит мой вздох губами. Целует, запуская ладонь мне в волосы.
И кажется, что сейчас я готова взвыть от нежелания отрываться от него, всё это заканчивать и садиться в это чёртово такси.
Тянусь. Обнимаю. Прижимаюсь к Тимуру. Сильно-пресильно. А он улыбается через поцелуй.
В машину я сажусь как без вина пьяная. Голова кружится. В теле расслабляющая нега.
Я оборачиваюсь, когда такси отъезжает от спуска, ведущего к моему участку. Смотрю вслед Тиму. Он накидывает на голову капюшон ветровки и удаляется вниз по ступенькам, сливаясь с темнотой улицы.
Я понимаю и очень остро чувствую, что оставила на той веранде что-то большее, чем просто одного Тимура…
***
Почти всю дорогу до дома я прихожу в себя. То кусаю губы, то прижимаю к горячим щекам холодные ладони… Я закрываю глаза и проваливаюсь в то интимное, что произошло у меня с Тимуром.
Он спросил: жалею ли я? Нет. И мысли не было.
Но мне не хочется кричать об этом на весь мир. Иногда в школе я слышала подобные хвастливые разговоры одноклассниц. Да и Соня однажды обмолвилась о таком опыте. А мне же хочется тихо держать свои эмоции и воспоминания при себе. Хранить их. Оставить это только между мной и Тимом.
Да и как можно жалеть о том, что я теперь знаю, каким может быть Тимур. Знаю, сколько осторожности может быть в его движениях. Знаю, что он может не только давать отпор своими кулаками, но и сжимать их от наслаждения. Кажется, сегодня я увидела совсем другого Тимура Горина.
И я с трудом заставляю себя хотя бы немного подумать о том, что мне сказать маме, когда переступлю порог квартиры. Я ответила на её пропущенные звонки лишь одним сообщением:
«Я еду домой», — и больше не беру телефон в руки.
Пальто осталось в академии, на мне безразмерное худи Тима, мои волосы растрепаны, стрелка на колготках. И вишенка в моём образе — царапина на левой щеке.
В мои желейные мысли сейчас ничего разумного не приходит. Выйдя из такси, приглаживаю волосы, завязанные в кривой хвост. Натягиваю манжеты худи до костяшек пальцев и, собравшись с духом, направляюсь к подъезду.
И если бы я не провела этот вечер с Тимом, то сейчас дрожала бы от страха. Но я открываю квартиру, сохраняя такое пугающее — даже для себя — спокойствие.
Зайдя в коридор, осторожно закрываю за собой дверь. Медленно, почти бесшумно поворачиваю ключ в замке. Но чувствую, как мой затылок горит.
Оборачиваюсь и сразу же встречаюсь со взглядом мамы. Тяжёлым. Взволнованным. Но стоит ей только осмотреть меня с ног до головы, как глаза её расширяются. Закутанная в домашний халат, она стоит, скрестив руки на груди, а я ловлю дежавю. Кажется, так мама встречала меня совсем недавно, когда я приехала домой утром. Но я стараюсь не подать и вида, что что-то не так. Словно на мне нет чужой одежды, а лицо не расцарапано. Кладу клатч на комод и первой заговариваю с мамой:
— Привет.
А через мгновение в коридоре уже стоит её крик:
— Аня! Девять часов вечера! Где черти тебя носят?! Почему не отвечала на звонки?! И это что за вид? Почему на тебе эта кофта? Где пальто? Аня, ты где была?!
Я даю маме проораться, замерев на пороге. И мой ответ она получает, только когда замолкает и часто дышит раздувающимися ноздрями.
— Я была в академии, на студенческой весне, — смотрю ей в лицо, которое становится ещё краснее, когда она, судя по округляющимся глазам, замечает мою царапину на щеке.
— Это что? Царапина? — с ужасом спрашивает она.
— Я споткнулась на лестнице, упала, рассекла щеку, — поясняю сразу же. Это приходит в голову как-то само собой.
— Ты что, пила там?! Пьяная упала?! — мамин ор звенит у меня в голове.
Хочется закрыть глаза. Но я стою как оловянный солдатик на пороге, сильнее укутываясь в худи Тима. Мама подрывается ко мне, принимаясь сразу же вдыхать воздух вокруг.
— Да не пила я, мам! Просто зацепился каблук за ступеньку, — я намеренно шумно выдыхаю ей в лицо весь кислород, что есть в моих лёгких.
С подозрением она втягивает его носом. Да и смотрит на меня так же.
— Почему трубку не брала?
— В зал не разрешили проносить телефоны. Мы все оставили их в кабинете у нашего куратора. А потом, когда я упала, пришлось посетить медкабинет. Телефон остался там же, в кабинете, — говорю, не отводя взгляда.
Правда, манжеты худи скоро затрещат оттого, как я натягиваю их на пальцы. А ещё стараюсь даже случайно не посмотреть себе на правую ногу, по которой ползёт стрелка на колготках. Маме хватает и того, что она видит перед глазами. И гляделки с ней превращаются в своеобразный пинг-понг из вопросов и ответов.
— Пальто где?
— Я не успела забрать его из гардероба. У медсестры была. Когда вернулась, он был уже закрыт. Я заберу пальто, как только буду в академии.
— А это чья кофта?
— Одолжил одногруппник, чтобы я не в одном платье ехала домой. — И, предугадывая реакцию мамы,
