Он перевел дух, вытер потный лоб собственной сорочкой, поднятой с пола.

— Как и все французы, я считал существующий порядок дел единственно возможным. У меня не было ни тени сомнения в том, что Франция устроена наилучшим образом. Впрочем, если бы я думал иначе, то не дожил бы до своих лет. Но, читая исторические книги, я понял, что наша жизнь — жалкое подобие того, что было прежде. В той прошлой жизни были радости, которые стали недоступны даже владыкам нашего мира… Но, скорее всего, я не посмел бы сделать то, что сделал, если бы не он.

Король замолчал.

— Кто? — не выдержала Луиза.

— Истинный Людовик Пятнадцатый. Лучшее творение генетиков Французской империи, — глухо сказал король. — Тот, чей разум должен был занять тело, которое сейчас занимаю я. Специально выращенный клон с измененной структурой мозга. Совершеннейшая биологическая машина, набитая под завязку всеми знаниями человечества. Я видел его всего один раз: мне приказали проэкзаменовать его по истории Франции. Он поймал меня на нескольких мелких противоречиях. А после экзамена сказал: «По вашим вопросам я понял, что вы недостаточно лояльны. Я лично допросил бы вас и получил бы признание во внутренней измене. Но это уже не имеет значения — наш мир необратимо изменится этой ночью. Я позволю вам жить еще шесть часов».

Король запустил руку себе под лопатку и почесал спину. Странно, но этот обыденный жест немного успокоил девушку. Во всяком случае, подумала она, Его Величество не похож на тех сумасшедших, которые в своем бреду забывают о себе и своем теле. Потом она вспомнила о королевских объятиях и пришла к выводу, что в этом отношении король более чем нормален.

— Не знаю, что это было — жалость или гордыня, — продолжал Людовик, — но в обоих случаях это была ошибка. Его слова побудили меня рискнуть. Правда, они пытались меня остановить. Я их убил, всех. Установка, перемещающая разум во времени, сама была оружием — она испускала губительные волны, так что при ее включении умирали все, кроме того, кто находился в самом центре пробоя метрики… Извини, ты все равно не поймешь, что это такое, да и я тоже не понимаю. Но надеюсь, они успели издохнуть в мучениях до того, как машина сработала. Потому что потом этот мир исчез вместе со мной и, надеюсь, больше никогда не возродится. А сейчас я хочу еще вина, — прозаически закончил Его Величество. — Позвони.

Луиза дернула за витой шнур, колокольчик звякнул, через несколько мгновений заскрипела дверь.

На этот раз король самолично осушил оба кубка.

— Я не буду рассказывать о том, как оказался в теле ребенка, о регентстве, о Флери и Вильруа, о войне, о болезни… Все это уже стало прошлым. Так или иначе, я — король Франции Людовик Пятнадцатый, и другого Людовика история не узнает. Я не хочу, чтобы эта страна превратилась в омерзительную Империю, которая погубит мир. Поэтому я поставил своей целью изгнать из Франции дух аскетизма, бессмысленного труда и служения государственным интересам. Я учу французов любить жизнь, ценить роскошь и удовольствия, творения искусства, красивые зрелища, праздность и беззаботность во всем.

— В этом вы преуспели, Ваше Величество, — вздохнула Луиза.

— Но, разумеется, этого мало. Я намерен истребить самые основания того, что в моей версии истории привело к торжеству бесчеловечной машины. Я спасу эту страну и весь мир — пусть даже дорогой ценой. Тем более, — добавил он другим тоном, — что выплачивать ее придется следующим поколениям.

— Что вы имеете в виду, мой король? — девушка встревожилась.

— Ничего такого, что тебе не понравилось бы, — Луиза почувствовала, что Его Величество улыбается. — Я поощряю все пороки, все прихоти, все бессмысленные траты нашей знати. Я отдал налоги откупщикам, и пусть они воруют как можно больше. Поощряю я также займы под большие проценты, лишь бы деньги расходовались на роскошь и увеселения. Я смотрю сквозь пальцы на предательство государственных интересов, на взятки, получаемые нашими государственными мужами у иностранцев — пусть треснут их карманы от преступного золота. При этом я последовательно изгоняю из своего окружения всех толковых людей, особенно же поборников прогресса. Зато при моем правлении французский двор стал самым пышным в Европе. Безумные траты, наглое сибаритство, неистовое мотовство — вот чего я требую от своих верных подданных и в чем подаю им достойный пример. От тех, кто по своему состоянию не способен тратить довольно, я жду разрушительных идей, преступлений, ну или хотя бы старого доброго разврата. Пусть аристократия бесится с жиру, философы проповедуют равенство, а беднота голодает и копит недовольство. Ты скажешь, что это приведет к взрыву? — Он внезапно обернулся. — Да! Такого правления не выдержала бы никакая страна, не то что наша. Пройдет каких-нибудь двадцать, может быть, тридцать лет, и Франция уже не сможет выплачивать государственный долг. Думаю, к тому времени высшие слои окончательно развратятся и не дадут государству выправить положение. Жадная свора продолжит опустошать казну, а когда придет время платить по счетам, переложит всю вину на короля и натравит на него чернь. Если я доживу до этого времени — что ж, пусть так и будет. Но, скорее всего, платить будут мои дети или внуки. Не знаю, как назовут тот кровавый потоп, который зальет Францию, но будет он долгим… Не удивлюсь, если французы все-таки изобретут машину для отрубания голов. Но меня все ж волнует, что они будут думать о нашей эпохе. Как они ее назовут? Что скажешь, Луиза?

На сей раз девушка не задумывалась.

— Они назовут наш век блестящим и галантным, Ваше Величество, и будут нам завидовать, — сказала она совершенно искренне.

Людовик засмеялся.

— Что ж, это лучшее, на что я могу рассчитывать, — заключил он. — В таком случае не будем же разочаровывать потомков, Луиза…

И король вновь привлек девушку к себе.

От издателей

Пока сценаристы ведут неравный бой с большими боссами киноиндустрии, пока дизайнеры кусают локти, переживая за свое будущее, искусственный интеллект завораживает своими возможностями все сильнее.

В процессе подготовки этой книги мы перебрали немало вариантов оформления, то и дело рискуя в своей скрупулезности скатиться в то, что иначе как «душнильством» не назовешь. Нам хотелось, чтобы обложка и каждая страница были стильными, ироничными, но в то же время в них был флер снобизма.