кончая распространением болезней. Америка, Германия и Россия смогли остановить французскую плесень, но ненадолго. Вторая война, развязанная Францией, которую к тому времени стали называть Империей Зла, была еще ужаснее — Россия и Германия пали. Но самой страшной войной была третья, которая погубила наш мир. Французские физики изобрели смертоносное оружие, действие которого основано на разрушении мельчайших частиц вещества. Оно может смести горы, но после его применения земля остается отравленной. И этот яд губит не только живущих, но и уродует людей из поколения в поколение. И в две тысячи двенадцатом году, когда против ненавистной Империи встал весь свободный мир, это случилось. Франция, проигрывая войну вольным народам, применила свое подлое оружие, и половина поверхности земли стала навеки непригодной для жизни… Но, так или иначе, французы стали владыками ойкумены. Вернее, того, что от нее осталось.

Король полуобернулся к девушке. По его виску ползла крупная капля пота.

— Я был сделан в подземном убежище на глубине пяти лье от поверхности. Именно сделан. Матери у меня не было: меня, как и других, вырастили в специальной машине, где хранились яйцеклетки… частицы женского тела, из которых образуется зародыш. К сожалению, мой отец, которого я ни разу в жизни не видел, был, видимо, облучен… в смысле — подвергся действию невидимого яда. Поэтому я родился без ног, зато на руках у меня было по восемь пальцев. Это было в пределах нормы, так что меня не забраковали. Чрезмерно изуродованных детей в нашем мире не убивают, а подращивают до юношеского возраста, а потом разрезают на отдельные части. Более-менее годные приживляют в тела тех, кто может за это заплатить. В мое время врачи научились пришивать конечности и заменять больные внутренности, лишь бы они были в наличии… Откровенно говоря, у меня было мало шансов дожить хотя бы до двадцати лет. Но я был наделен острым умом и очень хотел выжить. Я хорошо учился и стал первым учеником в классе. Был мальчик талантливее меня, но я донес на него — он был непочтителен в своих рассуждениях. Его разобрали на органы, а мне досталась его левая нога. Вторую ногу я купил, продав лишние пальцы с рук. Ног тогда было много, а пальцев вечно не хватало, и они стоили дорого.

Луиза чувствовала, как ее кожа покрывается мурашками. Король говорил слишком убедительно — возможно, потому, что не пытался произвести впечатление.

— Так или иначе, я неплохо учился, и мне удалось получить стипендию. К сожалению, у меня не было выдающихся способностей к точным наукам. По итогам экзаменационной сессии мне предложили стать гуманитарием. Конкретно — помощником специалиста по допросам третьей степени. Нет, не палачом, палачей хватало: искусство пытки у нас изучают в начальной школе. Это, кстати, производит самое благоприятное действие на воображение будущих подданных Его Величества — все знают, что их ждет в случае малейшего подозрения в недостаточной верности императору французов. Моя работа состояла не в том, чтобы вытягивать сухожилия, плющить суставы и вводить в вену препараты, усиливающие боль. Я должен был заносить в специальную машину… назовем ее упорядочивателем… так вот, я должен был заносить в нее слова пытуемого и потом специальными средствами выискивать в них противоречия. У меня это отлично получалось, я отправил в операционную несколько сотен уличенных во внутренней измене. Так называлось на нашем языке сомнение в имперских идеалах.

Людовик замолчал, переводя дух. Привычным жестом помассировал щеки, похлопал себя по шее, где уже обозначилась первая складка.

— Поэтому меня перевели в отдел стратегического анализа. В мои задачи входило создание картины ситуаций, в том числе произошедших давно. Я должен был составлять детальные описания событий и отыскивать их причины, явные и скрытые. И в этом я преуспел. Мои аналитические программы были признаны лучшими. За это меня очень хорошо наградили: я получил право на мясные обрезки из Центрального госпиталя. Ты удивлена? — он покосился на Луизу, которая, забившись в угол, беззвучно глотала ртом воздух. — А зря, после ядерной войны свежее мясо стало огромной ценностью… Но следующая моя работа показалась мне странной. Меня посадили за исторические документы очень давней эпохи. Задачей была детальнейшая реконструкция языка, быта и нравов при дворе короля Людовика Великого. Я работал пять лет и стал лучшим специалистом по Франции восемнадцатого века, прежде чем меня посвятили в суть проекта…

— Проекта? — остатки здравого смысла Лауры зацепились именно за это слово.

— Да, проекта. Французские ученые, все те же проклятые физики, создали машину, позволяющую менять направление времени и заглядывать в прошлое. Не спрашивай меня, как это возможно, я не знаю. Материальные вещи таким образом перемещать нельзя, зато можно извлечь из тела человека его разум и как бы вдохнуть его в другое тело. В тело человека, жившего когда-то давно. Казалось бы, такое изобретение не имеет практической ценности. Однако французы решили, что они таким способом могут поменять прошлое. Разумеется, к вящей славе Франции. Ты спросишь, как? — он покосился на оцепеневшую девушку. — Довольно просто. Представь себе, что некий ученый карфагенянин узнает рецепт пороха и способы отлива пушек. В таком случае чем кончились бы Пунические войны? Карфаген победил бы Рим, а потом и все остальные царства своего времени. Примерно того же захотели и французы. Они решили передать Людовику Пятнадцатому знания из будущего. Для этого они задумали лишить его собственной души и впихнуть в его тело душу другого человека, специально подготовленного к такому служению. По их плану, это изменило бы ход истории и позволило бы Франции обойтись без ядерной войны, победив обычным оружием. То, что после этого наша реальность сменится другой, в которой они даже не появились бы на свет, их не слишком заботило — ведь это делалось в интересах Французской империи, величие которой, разумеется, превыше всего!

Девушка тем временем, опомнившись от первого впечатления, пыталась рассуждать здраво. Скорее всего, думала она, у ее венценосного возлюбленного имеется что-то вроде мании. Она слышала, что люди, страдающие подобным душевным расстройством, могут сохранять полную ясность ума в рассуждении о любых предметах, кроме одного, который и составляет предмет болезни. Если этот предмет общеизвестен, маньяка легко раскрыть, но если мания касается чего-то тайного, он может всю жизнь хранить ее в себе… Впрочем, не исключено и то, что король просто испытывает ее доверчивость с непонятной целью. Пожалуй, решила Лаура, это было бы гораздо хуже, чем если бы король и в самом деле был безумен.

— Прикидываешь, сошел ли я с ума или морочу тебе голову? — король посмотрел на возлюбленную через