Колдунья нахмурилась и чуть повела пальцем, намереваясь испепелить наглую бабу. Певец покачал головой: ему пришла в голову идея позабавнее.

— Он меня рассердил, и я его скормил заживо своим слугам, — сказал он, смотря в лицо крестьянке и улыбаясь. — А если ты будешь портить мне настроение своей кислой рожей, я отдам им весь ваш клоповник.

Певец залюбовался тем, как бессильная ненависть и обессиливающий ужас сминают лицо старухи. Потом сложил губы в трубочку и дунул. Крестьянку снесло с крыльца, как ветер сдувает луковую шелуху.

Ведьма поощрительно хлопнула в ладоши.

— Баба, скорее всего, повесится, — сказала она.

— Думаю, утопится, — не согласился Певец.

— Хочешь поспорить? Я не против. Любое желание в пределах разумного, — ведьма подмигнула.

— Неплохая идея, — вернул ей взгляд рыцарь. — Интересно, заявится ли мельник за дочкой.

— Какая разница? — улыбнулась ведьма. — Теперь, когда мы договорились, я с удовольствием дам тебе галантный урок. А потом укажу путь. Если поторопимся, утром будешь уже на той стороне. Хотя, если ты хочешь задержаться?..

Рыцаря передернуло.

— Нет, — сказал он.

…Восходящее солнце пламенело меж отрогами Черных Гор, когда Певец выехал из лощины. Селений он не увидел: то были пустынные места.

Он вздохнул, вспоминая тяжкий подземный путь — тьму, сырость, холод. В одном месте ему пришлось плыть под водой, в другом его перенес через завал дух воздуха. Но все это позади, а впереди — новый мир.

Уныло заскрипела повозка. Он позаимствовал ее у местного крестьянина, на свою беду повадившегося собирать сушняк слишком далеко от дома. Крестьянина пришлось оставить в овраге, лисам и волкам.

Певец лежал на соломе и продумывал подробности предстоящего дела. Нужно показать себя волшебником, владеющим маной, но не сильным — дилетантом и недоучкой. Затем — устроить представление, после этого — напугать, ошеломить, сбить с толку. А потом…

— А потом, папаша, ты захочешь меня купить — пока у меня есть сила, которую ты потерял. И сам отдашь мне дочку, чтобы привязать к своему дворцу и пользоваться остатками моей силы, пока она не кончится. Когда я останусь пустым, ты прикажешь меня убить. По твоим расчетам, это случится месяца через три. За это время дочка обрюхатится и уж точно никуда больше не высунет носа… Вот как-то так ты и будешь рассуждать, папа, — вслух завершил свои размышления Певец.

— Р-р-рискованно, — прорычал пес, бегущий рядом с телегой.

Певец скосил глаза и усмехнулся: дух огня в новом обличье смотрелся забавно и безобидно — что, собственно, и требовалось.

— Норма-а-ально, — зевнул лежащий в повозке дух воды, сворачиваясь черным клубочком.

Дух земли молча молотил копытами землю. Длинные серые уши чуть подрагивали.

Под колесом хрустнула ветка. Бабочка-капустница села на край телеги, кокетливо сложилась маленькой белой книжечкой. Дух воздуха нахохлился и посмотрел на нее одним глазом, но склевывать столь жалкую добычу не стал.

Певец усмехнулся. Он чувствовал дыхание между лопаток, мана искрилась в пальцах. Настроение было чудесное, хотелось петь — как тогда, в молодости.

Рыцарь взмахнул рукой. В воздухе зазвучали аккорды.

— Ничего на свете лучше не-е-ту, — Певец потянулся до хруста в костях, — чем… чем… чем бродить друзьям по белу све-е-ту… — Слова сами побежали на язык, резво перебирая гласными. — Тем, кто дружен, не страшны тревоги — нам любые дороги доро-о-ги… Ги?

— Ги, ги, — отозвался дух земли.

— Лучше — ге, ге, — заметил Певец. — Примерно так — ла-ла-ла-лай-ла… ла-ла-ла лай-лай-ла… и вот тут уже гегеканье. Надо будет попробовать… А вот и дорога.

Повозка скатилась с зеленого холма и вылетела на большак, подняв тучу мелкой сухой пыли.

— Наш ковер — цветочная поля-а-на, — вдохновенно голосил Певец, — наше… наши… наши стены — сосны-велика-а-аны… Наша крыша — небо голубое, наше счастье — жить такой судь-бо-о-ю… А что, неплохо. А-ла-ла-лай-ла… а-лала-лай-лай-ла…

Проходящий мимо крестьянин выронил связку хвороста и открыл рот, уставившись на странную компанию.

— Эй, милейший, — Певец свесился с телеги, — как проехать к королевскому замку?

После меня хоть потоп

1753 год. Франция. Окрестности Версаля. Олений парк

Луиза вздрогнула и впилась зубами в подушку.

— Кричи, — зашептал король, — мне нравится, как ты кричишь.

— О-ох, — молодая женщина осторожно высвободилась из-под тяжести королевского тела. — Я боялась вас обеспокоить, ваше величество.

— Ты будешь кричать, — прошептал король и впился зубами в мягкий сосок.

Девушка закричала — даже несколько громче, чем требовалось.

— Так-то лучше, — удовлетворенно отдуваясь, произнес король, отодвинулся и дернул за витой шнур. За стеной тихо звякнул колокольчик.

— Вина? — спросил Людовик.

Луиза на мгновение задумалась. Сладкий гипокрас с корицей и миндалем, которым Его Величество восстанавливал силы, она не любила. С другой стороны, королевский напиток помогал ей расслабиться. Людовик не удовлетворен и захочет ее еще раз. Она улыбнулась и согласилась.

Появилась миловидная девушка с двумя кубками. Томно поводя плечиками, она вручила их королю и его любовнице.

Когда она подавала кубок Луизе, то, словно невзначай, коснулась ее руки своей. Луиза вздрогнула — рука девушки была слишком твердой и слишком горячей. Снова вспомнились странные слухи о некоем шевалье на королевской тайной службе, якобы умеющем в совершенстве изображать женщину. Маркиза де Помпадур придавала значение этим слухам.

— На, — король протянул ей кубок. Луиза покорно сделала три глотка и отставила кубок на столик возле ложа.

Она осторожно, слегка морщась от неприятных ощущений, помассировала сосок, прикушенный августейшими зубами. Решила, что пострадавшую грудь нужно будет смазать мазью, а на ближайшие два дня сказаться недужной, чтобы ненадолго отлучить короля от ложа. Его Величество в последние дни слишком страстен. Ее наставница и покровительница, маркиза де Помпадур, предупреждала, что такое с Людовиком случается, когда он на грани охлаждения к очередной пассии. В планы юной Луизы О’Мёрфи, пятой дочери осевшего в Руане сапожника-ирландца, нынешней возлюбленной короля Франции, это не входило. Чтобы обеспечить свое будущее, ей нужен ребенок от Людовика. Потомство короля, пусть и зачатое вне брака, — неплохое вложение… — подумав об этом, она тихо засмеялась.

Король понял ее по-своему и навалился снова.

К счастью для себя и для своего августейшего любовника, маленькая Луиза была не только хороша собой, но и одарена немалым запасом страсти, да и гипокрас сделал свое дело: после недолгого сопротивления тело поддалось и стало приятно. Через пару минут Луиза уже сладко постанывала, потом стоны стали громче, а потом внутри все сладко сжалось и взорвалось, и она со счастливым криком упала вверх, в лазурное небо, полное райских птиц.

— Вот теперь все