— Так было угодно Господу, чтобы величайший правитель осчастливил собой лучшую страну в ее золотой век, — Луиза решила твердо держаться уроков маркизы, которая говорила: «Если мужчина ведет себя странно — льсти ему, это вернет ему рассудок… или то, что мужчины называют рассудком».

В комнате внезапно стало очень тихо — как будто прекратился какой-то еле слышимый шум, к которому все привыкли. Девушка невольно затаила дыхание.

— Ты права, — наконец сказал Людовик. — Так было угодно Господу.

Он потянулся к шнуру, но потом, видимо, передумал — рука короля бессильно упала на пышно взбитую постель.

— Я знаю, что говорят обо мне парижане, — сказал король с неожиданной усталостью в голосе. — Когда-то они были без ума от меня, возлагали надежды и даже прозвали Возлюбленным. Я не оправдал их ожиданий. Налоги, бессмысленные траты, неудачная война. После Ахенского мира меня стали презирать. Потом была эта глупая история с Морепа — он писал гнусные стишки про маркизу. Эти стрелы достигли цели: народ возненавидел ее и меня. Если случится новая война, а она непременно случится, никто не захочет сражаться по-настоящему…

Девушка ласково прикоснулась рукой к королевскому плечу, желая отвлечь августейшего любовника от грустных мыслей. Тот вздрогнул, как от удара, и Луиза поспешно отодвинулась.

— И что самое скверное в моем положении — мои добрые парижане никогда не узнают, чего избежали! — король вскочил и, не смущаясь наготой, принялся мерить комнату шагами. — А если бы каким-то чудом узнали это, то проклинали бы меня стократ сильнее, чем сейчас, — почти шепотом добавил он.

Луиза О’Мёрфи забилась в угол и сжалась в комок, обхватив руками колени. Она чувствовала — потайной ящик выдвинулся, и сейчас она увидит, что в нем лежит.

— У Эзопа есть басня о лягушках, уставших от раздоров и просящих у Зевса царя. Сначала добрый Зевс бросил им чурбан, которого лягушки не боялись. Тогда они попросили его о более деятельном правителе, и он послал им водяную змею, которая пожирала своих подданных… Как ты думаешь, Луиза, о чем взмолились лягушки, когда Зевс послал им змею?

— Наверное, чтобы он забрал ее у них и вернул чурбан, — рассудила Луиза, — ведь от него, по крайней мере, не было вреда.

— Ты, кажется, забыла, — король прищурился, разглядывая ее, — что молиться о таких вещах, когда у тебя в царях водяная змея, небезопасно: у царей, которые едят подданных, очень тонкий слух. Впрочем, даже если правитель глух, всегда найдутся лягушки, которые охотно станут его ушами. Поэтому все болото будет громко славить своего повелителя. Что ты на это скажешь?

— Вы совершенно правы, Ваше Величество, — только и нашлась Луиза.

— О нет, это всего лишь половина правды. Есть и другая. Ты помнишь, почему лягушки просили царя? Потому что их мучили постоянные раздоры, ведь лягушки не любят друг друга. У каждой лягушки много врагов. Как ты думаешь, что чувствует лягушка, когда ее врага пожирает змея?

— Не знаю, — пролепетала девушка.

— Зато я знаю. Она счастлива. Во-первых, потому, что ее враг мертв. Во-вторых, потому, что мертв ее враг, а не она сама. Эти два чувства сливаются в одно — в благодарность змее, которая пощадила ее саму и казнила ее врага. И лягушка будет возносить хвалы змее… те, кто останется в живых, но ведь мертвые молчат, не так ли?

— Это какие-то очень злые лягушки, — сказала Луиза.

— Так уж они устроены, — грустно сказал король. — Так уж они устроены.

— Но ведь это только басня, — девушка нахмурила маленькие бровки. — Люди порочны, но у их порочности тоже есть предел. Мой отец — ирландец, и он рассказывал, что ирландцы — не то чтобы очень дружный народ. Но англичан тем не менее все ненавидят за жестокую несправедливость, с которой они правят. Никто не будет любить жестокого и несправедливого правителя.

— Несправедливого? Вот в этом-то вся и штука… Хорошо. Я расскажу тебе одну историю. Потом задам тебе один вопрос. Ты мне ответишь — и мы забудем об этом.

— Как вам будет угодно, — сказала Луиза. Ей было страшно, и в то же время ее томило любопытство.

— Представь себе болото, в котором живут лягушки. Пусть они будут двуногими и похожими на людей. Но внутри они остаются лягушками, скользкими и холодными. Правда, в них есть кое-что человеческое — например, они любят хорошее вино и сыр. Но этого мало, чтобы стать людьми и перестать быть жабьим отродьем. Поэтому будем называть их лягушатниками. Ты слушаешь меня?

Луиза кивнула.

— Отлично. Итак, лягушатники долго жили на болоте, которое под действием сырости разрослось приблизительно до размеров нашей благословенной державы. Лягушатники тоже размножились, построили деревни и города, у них появились воины, священники и, наконец, короли. Лягушатники вели войны, захватывали добычу, заключали союзы — все каку людей. Они даже приняли свет Христовой истины, построили храмы и в них молились Господу. Казалось, еще чуть-чуть, и они станут людьми. Но с холодных северных болот пришла вера, как нельзя более подходящая лягушкам. Она тоже называлась Христовой, но, в сущности, учила тому, как быть хорошей лягушкой. Ибо эта вера учила, что красота и наслаждение небогоугодны, зато богоугодно копить сокровища и воевать с людьми, чтобы отнять у них земли и богатства и сделать их рабами лягушек… Короли лягушек боролись с этой верой, но она одолевала их снова и снова… Проклятые гугеноты!

— Я поняла, — тихо сказала Луиза.

— Нет, не поняла. Ты думаешь, что мной движет тупой фанатизм, что я поддался на нашептывания иезуитов… Знай, я ненавижу этих крыс не меньше, чем жаб, и когда-нибудь от них избавлюсь. Но сейчас они полезны… Слушай дальше, это была присказка, а теперь — сама сказка. Теперь я расскажу о том, чего никогда не было и, надеюсь, никогда не будет.

Луиза поправила волосы.

— Итак. В тысяча семьсот десятом году от Рождества Христова в стране лягушек, в королевской семье, родился лягушонок, которого назвали Людовиком. Он был всего лишь четвертый в очереди к престолу. Но трое умерли, чтобы расчистить ему дорогу, как будто какая-то сила вела его к трону…

— Я знаю историю вашей семьи, государь, — вмешалась Луиза.

— Помолчи! Я говорю о лягушках, — оборвал ее король. — Так вот, тот лягушонок стал королем. Правда, он был болезненным и выжил буквально чудом. Вся страна молилась за его здоровье. Но он выжил, хотя несколько раз оказывался на волосок от гибели. Зато постоянные хвори развили в